Энтон Майрер - Однажды орел…

Со стороны побережья, где прокладывали новую автостраду, донесся гул взрыва, и Томми вспомнила форт Харди, бесконечные взрывы, жену майора Бауэрса. Что ж, этот дом не бог весть какой дворец, но, по крайней мере, отсюда их никто не выгонит. У нее с Сэмом появились знакомые вне офицерского круга: музыкант и его жена, бывший рапчеро из штата Монтана, ушедший на покой профессор из Беркли. Не так уж много. Они все еще были скованы узким руслом своей прежней жизни. Какое-то время Томми боролась с привычной рутиной, но через несколько месяцев все же подчинилась беспорядочному чередованию вечерних игр в бридж и хождений в кино. Она начала рисовать, купила себе набор масляных красок в художественном салоне Оливера и изображала причудливые сцены: рыбацкие лодки, стоящие на якоре в заливе, или скачущих галопом по залитым солнцем полям лошадей. Однако добиться желаемого эффекта ей не удавалось. По вечерам во вторник она посещала образовательные курсы для взрослых при местной средней школе, и в конце концов остановилась на ткачестве — начала ткать циновки, занавески и салфетки, украшенные сине-желтыми узорами. Потом ею вновь овладевала неуемная жажда движения, и тогда она уходила в прогретый солнцем мрачный лес за домом, наслаждалась запахом вереска и толокнянки.

Жизнь ее прошла… Прошла? Ей исполнилось, подумать только, шестьдесят два года, а один из сыновей Пегги уже учится в колледже. Все эти годы промелькнули быстро, растаяли в пыли двух континентов, в звуках военных горнов. Ее отец умер во вторую годовшину победы над Японией, умер довольно мирно, отпустив несколько колкостей но поводу нежелания некоторых высших офицеров принять объединенное командование, и был похоронен на Арлингтонском кладбище со всеми воинскими почестями. Сразу же после смерти отца Сэма перевели в форт Бэннинг. Она растратила свою жизнь на тысячи вечеринок, чаепитий, приемов. И отец и сын мертвы. Два внука — добродушные рослые простаки, которых она видела, наверное, раз в год, — дом, за который они С Сэмом только что начали расплачиваться, и муж, которого она хотела любить, — это все, что у нее осталось.

Она очень хотела любить Сэма, и она любила его очень сильно, но они были такие несхожие люди. Моя посуду или сидя за ткацким станкам, она слышала доносящийся из подвала визг токарного станка или электропилы. Джон продолжал медленно и упорно мастерить вещи: шахматы из лимонного и орехового дерева, два табурета, кофейный столик из прибитого к берегу бревна, дубовую доску для резки хлеба… Его неизменное стремление внять в руки кусок дерева, неторопливо разметить его, а потом тщательно обработать было похоже на голод. Он с нетерпением ждал конца ленча, чтобы снова спуститься в мастерскую, туда, где на многочисленных крюках и полочках над верстаком аккуратно размещены его инструменты.

Вечера Дэмон просиживал во второй спальне, которую превратил в кабинет, за чтением, низко надвинув на лоб свою старую шапочку с козырьком, чтобы свет не слепил глаза. Дальний Восток по-прежнему поглощал все его внимание, даже в отставке он не мог забыть о нем. Дэмон прочитал Абенда, Лакютюра, Мао Цзэ-дуна; проштудировал работы Фолла, Гийэпа и «Шуи Ху Чуань». Как-то вдруг, нежданно-негаданно, на Дэмона начали смотреть как на эксперта по партизанской войне: события в Малайзии, на Кубе, в Алжире и Хотиене возбуждали интерес, и редакции военных журналов осаждали Дэмона просьбами написать для них статьи. «Боже мой, я почти два года бродил по всему Северному Китаю, представил доклад из тридцати пяти тысяч слов, и этот доклад использовали в качестве туалетной бумаги, а теперь они до смерти хотят узнать, как же вся эта дьявольщина получается», — думал Дэмон. С несколько смешанным чувством он посылал в редакции статьи о Сунь Цзы, Лоуренсе, Фрэнсисе Мэрионе, об операциях Линь Цзоханя — те самые статьи, которые были вежливо отклонены пятнадцать лет назад, — и видел, что эти статьи помещают на почетном месте, следил за тем, как их анализируют и превозносят до небес.

— Секрет успеха — в долговечности, — сказал он Томми, сверкнув глазами. — Потяни достаточно долго — и увидишь, как все твои бредни превращаются в гениальные идеи.

Томми попыталась уговорить его написать мемуары.

— Милая, я не писатель. Вот если бы твой отец…

— Но ты прожил такую жизнь, Сэм! Важную жизнь. И людям было бы интересно узнать о ней.

— Никто не захочет читать сумбурные воспоминания какого-то командира дивизии. Айк, Маршалл, Джордж Паттон, титаны мысли и потрясатели Вселенной, — вот о ком хотят знать люди.