Энтон Майрер - Однажды орел…

Лицо Дэмона было мрачным, даже грозным, как будто он хотел наброситься на слушающих с кулаками, но знал, что ему не позволят этого сделать. Толпа внизу оставалась спокойной, но Томми знала, это тревожная тишина, люди со страхом ждут, что еще скажет оратор. Дорогой, бедный, изумительный, невозможный человек: неужели он не понимает, что они не хотят слышать ничего, кроме гимна славе? Нет, он никогда не изменится.

— И вот они здесь, их имена высечены на этой плите. Это все, что осталось от их напряженных лиц, их надежд, их неприкосновенных душ. Они мертвы. Они были необыкновенно доверчивы, когда неотвратимо приближались к долине смерти. Они не искали никакой протекции, чтобы подольше сохранить себе жизнь, они не требовали никаких социальных привилегий, никаких отличий, никаких должностей, дающих власть или влияние. Они не требовали ничего. А как же мы, принявшие такой расточительный и щедрый дар? Окажемся ли мы настолько бессердечными, чтобы продолжать расхищение всех этих богатств? Предадим ли мы осмеянию их смерть, их медленную, ужасную агонию?…

— Власть! — продолжал он, мрачно кивнув головой. — Теперь она есть у нас. Мы держим ее обеими руками. Перед нами новый мир, чистый как стеклышко. Эти молодые люди заплатили за него наличными, и это была горькая плата, могу вас заверить. Горькая как желчь. Они заплатили своей жизнью не за мир ракет, бомб и колючей проволоки, не за мир заморских рынков, благоприятного золотого баланса и возможностей выпотрошить по-волчьи тех, кого нам угодно называть слаборазвитыми странами. Дорогие друзья, мы можем построить новый Иерусалим, но мы достигнем только того, чего добиваемся…

Томми поймала себя на том, что с силой сжимает руки. Да, правда. Человек — это животное, как говорил Кот, как говорил и Билл Боудойн. Человек слаб, он поклоняется фальшивым богам, у него просто гениальная способность выкарабкиваться из им самим же созданных трудностей лишь для того, чтобы попадать в еще более худшие положения; он эгоистичен, вероломен и жесток… Но люди все же должны надеяться. Надеяться на мир, на любовь, на щедрость, на возможность оказаться на залитом солнечном светом берегу реки, где старые люди могут сидеть и мечтать, а дети — играть без страха. Даже потерпевшие поражение, даже те, кто находится в глубочайшем отчаянии, те, кто испытывает на себе безграничный цинизм других, все они должны надеяться…

Слезы защипали ей веки; она заморгала, посмотрела на худую, осунувшуюся фигуру Дэмона. Он был одет в выходную форму, хорошо отглаженную, хотя сильно потертую на локтях и на плечах. Он даже надел свои орденские планки, исключая планку, обозначающую принадлежность к частям, получившим благодарность президента. Сидевший рядом с ней мэр Клаузен слушал Сэма почти с самозабвенным вниманием; человек по имени Хэрродсен и его компаньон, похожий на маклера по продаже недвижимой собственности, скрестив руки, нахмурясь, сердито смотрели себе на ноги. Милый Сэм!.. Если им хочется ненавидеть его за то, что он говорит такие вещи, пусть ненавидят. Должен же кто-то сказать им это…

— Давайте же запомним это. Они хотели, чтобы мы запомнили это, хотя бы только для того, чтобы заставить нас укрепить решимость не сеять раздоры и не вызывать новую войну. Обнаженный меч, который мы так гордо держим — в руках, обоюдоострый: он так же опасен для держащего, как и для окружающих…

— Мы стоим на распутье. В одном направлении лежит путь великодушия, достоинства и уважения к другим расам и обычаям; другой путь наверняка ведет к алчности, подозрительности, ненависти и к старой кровавой дороге насилия и бессмысленных разрушений, а теперь, да оградит нас бог, и к полному уничтожению всех конфликтов и триумфов человеческой расы на земле. Мои дорогие друзья и сограждане, какой путь мы изберем?

На мгновение он умолк, окидывая толпу оценивающим взглядом, затем поднял руку ко лбу.

— Простите меня, если можете, за такое мрачное выступление в этот прекрасный сентябрьский день, когда по всей стране раздается эхо победных возгласов; но я слишком удручен тяжестью потерь, я вынужден громко сказать об этом, как сказал еще один солдат, уставший от кровопролития и безумия: «Так покоримся же тяжести испытаний, принесенных этими печальными временами; говорите то, что на сердце у вас, а не то, что вы должны сказать…»

Он замолчал и повернулся спиной к покрытым флагами перилам, печальный, суровый, подавленный. Томми заметила, что вокруг нее сначала воцарилось короткое изумленное и испуганное молчание, а потом раздались неуверенные аплодисменты. Мэр Клаузен вытирал глаза тыльной стороной своей большой красной руки; Уолтер Хэрродсен смотрел на Сэма с напряженной и озлобленной улыбкой. Не обращая на него внимания, Сэм сел рядом с Томми.