Энтон Майрер - Однажды орел…

— По местам! — крикнул Дэмон. Он прильнул глазом к прицелу, ухватился рукой за штурвал вертикальной наводки. — По местам! Бронебойным, правый борт, целик ноль, прямой наводкой, огонь!

Правой рукой Брэнд откинул назад рукоятку затвора и, повернувшись всем корпусом, протянул левую руку назад. Чейз положил снаряд донной частью на ладонь Брэнда, тот ловко направил его в казенник и дослал вперед так, чтобы обод гильзы плотно вошел в паз. Отдернув руку, Брэнд поставил рукоятку затвора в положение «закрыто», крикнул: «Товсь!» — и сразу же протянул левую руку назад за следующим снарядом.

Выстрел оглушил их. Брэнда отбросило на сиденье; казенная часть орудия ударила его по груди и руке. «Вот же чертовщина. Откат! Ведь пушка не закреплена». Рука пыла, будто сломанная. Он чувствовал себя оглушенным, обессиленным.

— Давай, давай, заряжай! — крикнул генерал. Со лба над глазом у него стекала кровь. — Ну-ка, взялись…

Брэнд с трудом поднялся с сиденья. Напрягая все силы, они снова взгромоздили пушку на капот и втиснули верхнюю часть лафета в раму ветрового стекла. Брэнд мельком глянул поверх щита на жуткий, угловатый, возвышающийся, как гора, корпус танка: два далеко отстоящих друг от друга ряда заклепок тянутся к небольшой фаре, а ниже ее — прямоугольной формы буксирный гак, болтающийся у нижнего края броневой плиты. Затем Брэнд пригнулся, принял следующий снаряд от Чейз и, загнав его в казенник, закрыл затвор и выжидательно вытянул руки вперед. Однако на этот pan пушка удержалась на месте. До его слуха донесся крик Чейза: «Попал!» Удивительно слабый радостный возглас. Затем Брэнда полностью поглотил размеренный ритм заряжания, который не нарушали ни быстрые взгляды поверх щитка на совершенно спокойное лицо Дэмона, сосредоточенно смотрящего в прицел, ни ощущаемое время от времени движение ствола пушки, когда генерал нажимал плечом на рычаг горизонтальной наводки.

— Генерал! — крикнул Чейз. — Он поворачивает! Он…

Очередной выстрел. Не успел Брэнд повернуться за следующим снарядом, как на щит пушки обрушилась серия оглушительных ударов и раздался скрежещущий звук разбитого стекла и металла. Страх заставит Брэнда сжаться в комочек. Он с ужасом заметил, что два темно-красных пятна появились на рубашке Чейза и еще одно на горле; по его рукам побежали ярко-красные струйки крови. Какое-то мгновение Чейз стоял неподвижно и испуганным, обвиняющим взглядом смотрел на Брэнда, затем рухнул как подкошенный на кучу снарядов и постельных принадлежностей. Он лежал, запрокинув лицо и жадно ловил воздух широко раскрытым, наполненным розовой пеной ртом…

— Генерал, — крикнул Брэнд, — генерал, он ранен, Чейз!..

— Заряжай! — услышал он в ответ. — Быстро, заряжай!

Брэнд взглянул на генерала: тот внимательно смотрел в прицел, его широкое плечо было прижато к рычагу горизонтальной наводки. «Господи боже, — с восторгом и отчаянием подумал Брэнд, — верно говорят о нем: у этого человека нет никаких нервов». Он схватил снаряд. Головка снаряда была скользкой от крови. Кровь была повсюду: на постельных принадлежностях, на палаточных брезентах; она медленно стекала по медным гильзам. Снаряд выскользнул из его рук: он снова подхватил его, послал в казенник, закрыл затвор и крикнул фальцетом: «Товсь!» Затем схватил следующий снаряд, и еще, и еще. Озлобленный, охваченный гипнотическим бешенством, он с неистовством, не останавливаясь ни на секунду, заряжал пушку, и ее непрерывное грохотание заглушало все вокруг. «Вот им, вот им, сволочам!» — с яростью повторял он. Неожиданно помимо едких пороховых газов он почувствовал острый запах бензина. «Бензиновый бак! — пронеслось у него в голове. — Они попали в бензиновый бак. Кот сволочи! Если он взорвется сейчас, то…»

Брэнду угрожало столько опасностей, что он не ощущал ни одной из них; он двигался как бы вне их орбит, неуязвимый, и их угроза не пугала его. Ничто не могло зацепить его, сидящего на корточках, хватающего один за другим снаряды, ловко открывающего замок пушки и отдергивающего руку, чтобы не ударило при откате. Он был полностью поглощен безумным угаром своих действий и совершенно отключился от окружающей обстановки. Пушка стала для него одушевленным существом, а он сам — хорошо смазанным подающим механизмом. «К черту все рассуждения, — подумал он, — умереть здесь или где-нибудь еще, не все ли равно?» Однако эта мысль захватила его не полностью; она не коснулась его ярости, ритуала заряжания, который он выполнял с отчаянием, обливаясь потом.