Энтон Майрер - Однажды орел…

Пошатываясь, мимо прошли двое с носилками; лежащий на них раненый, рука и плечо которого были обмотаны пропитанной кровью марлей, закричал: «Господи, вы что, не можете поставить меня на землю хоть на минуту? Дайте мне отдохнуть, только минутку!» Санитары, судорожно глотая воздух, опустились на колено. Один из них — Дэмон узнал этого худого, с крючковатым носом солдата — метнул на него ненавидящий, убийственный взгляд, поскользнулся и упал. Дэмону был знаком этот взгляд человека, настолько обезумевшего от усталости и отчаяния, что ему теперь было совершенно безразлично, что и как он делает. Далее шел, пошатываясь из стороны в сторону, молодой парень, он дрожал, непрестанно тряс головой и кричал что-то пронзительным голосом. Потом еще носилки с раненым, в его голове зияла открытая рана. Дэмон отвел глаза в сторону. Боже мой! В голову. Он боялся такой раны больше, чем любой другой: в живот, в лицо, в пах… Но получить пулю в мозг… Усталый и встревоженный, стоя здесь, на развилке двух троп, прислушиваясь к словам Дикинсона, наблюдая за этой процессией безмерно страдающих людей, слыша их стоны, мольбы и проклятия, он думал: «Зачем я стою здесь? Мне здесь нечего делать». А они все шли и шли, оборванные, охваченные лихорадочным жаром, в предсмертном бреду, каждый из них во власти одной мысли. Он почувствовал все нарастающую тревогу. В половине стрелковых рот боевой состав сократился уже до шестидесяти, семидесяти, восьмидесяти штыков. Что же будет дальше?

Дикинсон говорил:

— Я только что получил сообщение от Прайса-Сили из Тимобеле. Он передает, что они захватили прибрежное судно.

— Большое? — рассеянно спросил он.

— Одиннадцать тонн. А нам надо погрузить несколько рот, возможно даже целый батальон.

Дэмон посмотрел на его узкое, в глубоких морщинах лицо, выжидательно смотрящие глаза. Одиннадцать тонн. Сутки на погрузку, а потом еще двое, а скорее, и все трое суток, украдкой, по ночам плестись вдоль берега под угрозой удара японских бомбардировщиков… а здесь прямо на глазах быстро назревает катастрофа. Одиннадцать тонн.

Снова хлынул дождь. По лесу с грохотом мчалась сплошная водяная стена, пронизывая всех до костей холодом, проникая повсюду, отгораживая каждого от всего окружающего, оставляя в своем собственном жалком мире страха, страданий и гнева. Но раненые продолжали продвигаться вперед; нетвердой походкой, то и дело падая на колени и снова поднимаясь; их небритые лица казались белыми как мел; едва державшиеся на ногах тени разбитой армии. Стоявший спиной к процессии, Дикинсон продолжал говорить о количестве боекомплектов, подсчитывал тоннаж, рассуждал о возможности получить взаймы два бронетранспортера типа «брей» у австралийцев. Металлический тембр его голоса и акцент выдавали в нем уроженца штата Мэн.

— Ага, вот и он наконец! — с облегчением воскликнул начальник штаба. Они перешли к северной троне, туда, где несколько недель назад какой-то остряк из Чикаго поставил знак с надписью: «47-й полк и штат». Дождь поутих, затем внезапно прекратился, и на мрака джунглей появился джип. Из него вышел генерал Уэстерфелдт, за которым выскочили Хейли в заломленной на затылок гарнизонной пилотке и Ходл, угрюмо уставившийся под ноги. Когда Дэмон и Дикинсон подходили к ним, Хейли говорил:

— Если позволит погода, завтра мы сможем поднять в воздух все наличные самолеты. Ангелы не сделают большего.

Уэстерфелдт повернулся к Ходлу.

— Как дела у нас сейчас?

— Согласно ведомостям у нас имеется двухсуточный запас снабжения, — ответил монотонным голосом начальник отдела тыла.

— Двое суток… — Уэсти уставился на него с таким видом, будто майор ударил его по лицу. — Хэл, — повернулся он к Хейли, — вы должны поднять самолеты завтра во что бы то ни стало…

— Если это возможно, мы поднимем. В лучшем виде. — Хейли одарил всех своей сверкающей улыбкой офицера военно-воздушных сил и картинно поднял руку. — Что вы приуныли, друзья, не так уж страшен черт, как его малюют. Какой-нибудь выход всегда найдется.

«Разве ты можешь понять все это, ты, придурковатый авиаболтун!» — хотелось крикнуть Дэмону. Он ненавидел Хейли всей душой, его слишком быстрое продвижение в чинах и должностях и эту наплевательскую небрежность, которую приобретают, летая над кровью, грязью, и смрадом болот на высоте девяти тысяч футов… Но генерал не сказал Хейли ни слова. Он только посмотрел на него, его губы зашевелились, но он не произнес ни единого слова. Хейли вскочил в джип и, скользя и заносясь на поворотах, помчался мимо санитаров с носилками.