Энтон Майрер - Однажды орел…

Уоттс снова уставился на него: противный взгляд человека, которому мешают дышать аденоиды. Открытый рот. Нахмурившись, Фелтнер отвернулся. Ужасно вот так ждать предстоящих событий. Но еще хуже будет, когда они начнутся. Судьба сыграла с пим злейшую шутку: из всех мест, в которых он мог бы сейчас находиться, она выбрала для него самое жаркое, самое отвратительное, самое опасное на всем этом мерзком шарике. Впрочем, может быть, не самое, а одно из самых опасных мест. В России, вероятно, еще хуже, или где-нибудь в Китае, если ты китаец. Но это, пожалуй, и все. Случайность ли это, простое невезение в жеребьевке, как сказал Росс, или, наоборот, его привело сюда какое-то особое предначертание всевышнего? Зачем он оставил Калифорнию, Джорджию, Филадельфию? Зачем ушел из тихих и мрачных контор Ланфнара и Уотрауса? Он мог бы и сейчас быть там — это казалось невозможным теперь, в это утро, но он мог бы, — подбивать итоги длинных, аккуратных колонок цифр, сопоставлять массу не связанных между собой данных и выуживать из них точно классифицированную, выраженную черным по белому сущность — сбалансированную, функционирующую, существующую и доступную разуму. Именно но этой причине армия и привлекла его вначале. Его брак оказался неудачным, он устал от Филадельфии, а здесь подвернулся дядя, служивший в управлении главного инспектора, с которым он встречался не слишком часто, но чья жизнь и манеры поведения красноречиво свидетельствовали о военной службе, как о мире, в котором господствуют порядок, точность и строгая ответственность. Ему понадобилось два месяца, чтобы убедиться в том, что он принял желаемое за действительное: он был потрясен бессмысленной расточительностью и неэффективностью всего, что делается в армии мирного времени.

Но вот грянула война. Она опрокинула все расчеты, все представления. В войну вы вступаете со сравнительно хорошо налаженной, четко и ответственно действующей организацией и видите, как на ваших глазах она рушится и превращается в мешанину жалких обломков. Это ужасно. Снаряжение — ценное, необходимое снаряжение — теряется или выбрасывается; предметы снабжения никогда не прибывают своевременно; личный состав тает — людей уносят на носилках, или просто накрывают их плащ-палатками, или, еще хуже, объявляют пропавшими без вести. Части теряют связь друг с другом, склады с припасами с грохотом взлетают в воздух, материальные ценности гниют в грязи и под тропическим солнцем, добрую половину времени никто не знает, где находится что-нибудь, необходимое в данный момент; и чем больше прилагаешь усилий, чтобы справиться с этой все пожирающей бессмысленной расточительностью и хаосом, тем большими они становятся…

— …Да, да, вдоль реки, — говорил по телефону полковник Дэмон, блуждая невидящим взглядом по блиндажу. — Пройди как можно дальше. До того небольшого бугра, о котором мы говорили. Обойди его с фланга, если позволит обстановка, зайди в тыл и захвати оттуда — это ключевая позиция… Да, да, я знаю. Сядь им прямо на голову, Бенджи. Ладно-ладно. Желаю успеха, дружище. Фелтнер наблюдал за Дэмоном, как тот позвонил в третий батальон и сделал необходимые распоряжения; он говорил совершенно спокойным тоном. В какой-то момент их взгляды встретились, Дэмон подмигнул ему; капли грязного пота срывались с его подбородка на штаны, на потемневшую от пота полевую куртку. В четверть третьего он возвратился из патрулирования, промокший до костей, дрожащий от холода; затем в течение получаса или более он и Крайслер вполголоса договаривались о чем-то; потом он повис на телефоне и долго разговаривал с полковником Вильгельмом, и, наконец, пошел в роты на передний край. В пять тридцать, возвратившись на командный пункт, он сказал:

— Я собираюсь подремать минут десять. Если что-нибудь случится, разбудите меня. — Устроившись на складной койке Кейлора, он сразу же крепко уснул. Проснулся точно через десять минут, рывком сбросил ноги на пол и потребовал доложить, доставлены ли ручные гранаты.

Томясь ожиданием, вздыхая, стискивая и разжимая кулаки, Фелтнер наблюдал за командиром полка. Таким он, Фелтнер, быть никогда не смог бы. Никогда. Макфарлейн был подвижным, носился сломя голову и на всех кричал. Дэмон же вел себя совсем по-другому, как будто находился на учении, там, в Бейлиссе. Но здесь вовсе не Бейлисс, далеко не Бейлисс. Осталась какая-нибудь минута. До слуха донеслись звуки проходивших мимо блиндажа подразделений — приглушенный топот ног и звяканье снаряжения. Ни разговоров, ни смеха слышно не было.