Энтон Майрер - Однажды орел…

— Не веришь чему, детка?

— Что он сделал это. Брэнд.

— Конечно, сделал. Глупая! — вмешался Донни. — Он же сам признает это, а потом — многие видели: он ударил сержанта куском свинцовой трубы…

— Он возил нас один раз в Кавите, — упорствовала Пегги. — Он такой хороший, тихий и скромный.

— Вот-вот, все они такие, — сказала Томми, передавая ей хлеб, — хорошие, тихие. Но там, где они появляются, сейчас же жди беды.

— Он не должен был брать кусок свинцовой трубы, да, папа?

— Да, не должен. Вероятно, он пытался защитить себя. Похоже, что дело обстояло именно так. Ножа побоялся бы и любой другой на его месте.

— Любой, папа? — Лицо Донни стало очень серьезным. — А ты бы тоже побоялся или нет?

— Конечно, побоялся бы. — Заметив на лице сына разочарование, Дэмон улыбнулся. — Ничего позорного в том, что человек боится, нет. Такие случаи бывают с каждым.

— А есть люди, которые ну ничего, ничего не боятся?

Сэм посмотрел на Томми, которая старательно ела и смотрела в сторону.

— Я знал одного человека, который ничего не боялся.

— Кто он?

— Его фамилия Меррик. Он был командиром роты во Франции. Твой дедушка освободил его от должности и отослал в Блуа.

— А почему он так сделал?

— Потому что этот человек напрасно рисковал не только своей жизнью, но и жизнью многих других. Твой дедушка считал, что человек, который ничего не боится, настолько далек от всего человеческого, что представляет постоянную угрозу для всех, кто так или иначе связан с ним.

— Первый великий миф! — сказала сыну Томми с неожиданной страстностью. — Что всякий солдат якобы всегда неизменно храбр. Можешь назвать это мифом номер один… Пегги, перестань баловаться с едой, — обратилась она к дочери. — Ты уже слишком большая девочка, чтобы позволять себе такие вещи.

— Папа, — снова начал Донни, — значит, если сержант пытался ударить Брэнда ножом, то Брэнд имел право поднять что-нибудь, чтобы защитить себя?

— Я бы сказал, что имел. Конечно, чтобы утверждать это, надо хорошо знать, как все произошло.

— Тогда я не понимаю. Почему же Брэнд не скажет им, что он не виноват? — спросил Донни, положив вилку на стол. — Я бы просто сказал: «Я не виноват».

— Это-то меня как раз и волнует, Дон, — ответил Сэм. — Я тоже никак не могу понять, почему он не говорит этого.

— Сэм, — сказала Томми, пристально посмотрев на него. На середине ее лба появилась вертикальная морщинка. — Ты вмешался и в эту историю?

— А почему ты так думаешь, дорогая?

— Потому что на твоем сумасшедшем мечтательном лице появилась хорошо знакомая мне озабоченность, вот почему. Слушай, Сэм, он ведь даже не в твоей роте. Ты просто гоняешься за бедой… Почему, позволь тебя спросить?…

— Дурная привычка, наверное. — Сэм подмигнул Пегги, которая весело хихикнула и заерзала на стуле. Донни смотрел на него с серьезным видом. — Для одних дурная привычка — это карты, для других — женщины, для третьих — подхалимаж…

— Сэм! Неужели это необходимо высказывать при детях?

— Я не ребенок, — гордо заявил Донни, — мне уже четырнадцать с половиной.

— Низкопоклонство, — поправился Дэмон. Он вдруг почувствовал безудержное веселье. — Я это хотел сказать. Раболепие. Подобострастие. Заискивание. Надо же, как много существует слов для выражения этого качества, правда? Пресмыкательство. Слышала какое слово?

— Сэм, это неприличные слова.

— В самом деле? А если так: пятколизание?

— Это еще хуже…

— Без этого не обойтись, для каждой профессии существует своя терминология. Каждому свой порок или недостаток. Для меня лично — это солдат-пехотинец со всеми его злоключениями.

Томми перестала смеяться.

— Единственное, что здесь нехорошо, так это то, что солдат-пехотинец не в состоянии оказать никакого влияния на комиссию по присвоению званий.

— Правильно! — Он хлопнул себя по лбу. — Боже, я почти совсем забыл!

Томми махнула на него рукой:

— Ты неисправим, Сэм.

— А если Брэнд не виноват… — снова начал Донни.

— Заткни свои уши, — сказала ему Томми. — Твой отец — жертва прелестей этих островов. Они вывернули его наизнанку и загубили его здравый смысл. Если он у него был, конечно.

Сэм пристально смотрел на нее, смеясь и слегка удивляясь, ибо сознавал, что она права. Это правда: он действительно вывернулся наизнанку. Когда на пути из Штатов они проходили на стареньком судне «Томас» мимо мыса Коррехидор, ветерок с островов донес до Сэма запах орхидей, корицы, дыма костров и тысячу других приятных запахов, распознать которые он не смог. По зеленоватой поверхности моря скользили похожие на индейские каноэ шлюпки, которые здесь называют «банка»; их треугольные паруса походили на экзотические медно-красные морские ракушки. С правого борта виднелась на пологом берегу серо-зеленая Манила, с мерцающими в разогретом солнцем воздухе красными и белыми кубиками домов. Жемчужина Востока. После долгих и скучных лет во внутренних американских гарнизонах, после строевых занятий на плацу, лекций в классах, дежурной и караульной службы Сэм почувствовал некоторое волнение, как будто он освобождался от какой-то многолетней шелухи.