Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ

В такие лунные ночи я иногда брал свою тетрадь для стихов. Мне не хватало советов и наставлений моего первого вожатого, не хватало человека, с которым я мог бы поговорить, обменяться мыслями. Одиночество в эти месяцы ощущал я особенно остро. И все же сочинил два стихотворения про войну. Долго маялся, не знал, что с ними делать, но наконец отважился-таки и послал их в редакцию газеты.

В первые недели и месяцы войны все ждали почтальона. Он был самым желанным гостем в ауле. Стоило ему появиться, и ото всех домов к нему спешили люди. Почтальона окружали, теребили, требовали писем, расспрашивали обо всем, будто он не разносит корреспонденцию, а сам является свидетелем и очевидцем тех событий, которые происходили вдали от наших степей, там, далеко-далеко на северо-западе.

Но довольно скоро почтальона начали сторониться. А потом уже и прямо стали бегать, прятаться от него. Не хотели пускать в дом, потому что начал он приносить похоронки — «черную бумагу», как прозвали их в народе. Начал приносить «черную бумагу» на тех парней, чьи голоса еще совсем недавно звучали на улицах аула. И смотрели на почтальона с грустью, а то и с ненавистью, словно это он виновен в их гибели. И сам почтальон боялся глянуть в глаза людям, словно и впрямь виновен…

Глубокий тыл. Тут не было опасности оказаться убитым или раненным пулей, бомбой, снарядом. Но война была и в тылу. Над каждым висела опасность погибнуть от голода, заболеть от перенапряжения и недосыпа…

Пришла осень. Нашу школу закрыли. Не хватало учителей. Чтобы заниматься в пятом классе, мы вынуждены были ходить в другой аул, а это семь- восемь километров от дома. И так каждый день: восемь километров туда — полтора-два часа ходьбы, и столько же обратно. Но, сколько помню, никого это не беспокоило. Надо так надо.

Почти не оставалось времени на уроки, ведь после школы мы отправлялись на хлопковые поля. Шли на хлопчатник не только потому, что понимали — нужно заменить взрослых, шли еще и потому, что на полевых станах готовился обед, но кормили только тех, кто работал. Суровый закон «кто не работает, тот не ест» в эти годы у нас соблюдался свято.

Но вот что странно: сейчас вспоминаю и сам дивлюсь — никто из ребят, отвечая в классе урок, не жаловался на нехватку времени. Как успевали подготовиться? Да так: историю, литературу, географию читали на ходу, по дороге в школу. Задачи по арифметике решали в уме даже во время полевых работ, благо работы эти хоть и тяжелы, утомительны, но однообразны. Руки трудятся, а голова свободна. В общем, каждый приспосабливался как умел, но домашние задания выполняли все…

Закрылись многие газеты и журналы. Среди них и «Жеткиншек», откуда получил я обидное письмо в ответ на посланные мною стихи. Из газет осталась лишь «Кызыл Каракалпакстан». [40] Note40 «Красная Каракалпакия» Изредка номера этой газеты доходят и до нашего аула. Каждый номер я внимательно просматриваю, потому что вот уже не один месяц пишу по стихотворению в неделю и отправляю в редакцию «Кызыл Каракалпакстан». Но ответа от редакции нет. Стихов моих в газете тоже нет. А дни идут. Все новые и новые люди отправляются на фронт. Среди них и наши учителя. Педагогов в школе становится все меньше. И требований к нам меньше. Уже никаких строгостей, выучил так выучил, нет так нет. Но мы стараемся учиться, как прежде…

Вечерами ребята постоянно тянут меня играть в альчики. [41] Note41 Игра в кости, похожая на старинную русскую игру в «бабки». Нет, я не чемпион и не заводила. Я — «светильник». Играем вечером в темноте при свете лампы. А горючее только у меня, ведь моя мать трактористка.

Меня так и кличут «светильником». А я не возражаю, потому что слова «шаир» (поэт) и «ширашн» (светильник) созвучны и сходны по смыслу, не зря же многих поэтов величали светильниками души, светочами разума и так далее. В общем, повое прозвище меня радовало, но радоваться пришлось недолго.

Как-то поздно вечером, собравшись в коридоре брошенной аульной школы, мы азартно резались в альчики. Коридор пронзал школу насквозь и упирался в глухую стенку. А входной двери уже не было, либо кто-то ее умыкнул и пристроил в хозяйстве, либо, напротив, предусмотрительный завхоз школы загодя припрятал дверь, чтоб ее не умыкнули. Как бы то ни было, но вход на нашу игровую площадку был свободный.

Вдруг показалось, что закрылась отсутствующая дверь. Проем наглухо закрыли три тени.

Я поднял лампу и узнал всех троих: двое мужчин и одна женщина. Все они вооружены палками. Все они — родители моих партнеров по игре. Один — отец Калхана (теперь Калхан работает бригадиром в совхозе «Ташкент», что под городом Ходжейли). Другой — отец Оразымбета (Оразымбет теперь поливальщиком в том же совхозе). А третья — мать Турганбека (сейчас Турганбекзаведует магазином в местечке Карабайлы).