А видит он следующую картину: все — и стар и млад — поспешно движутся по направлению соседнего аула.
— Люди, куда вы? — задает он им закономерный вопрос.
— В соседний аул. Там бесплатно раздают яблоки. Каждому отсыпают полный подол, — получает он естественный ответ.
Тогда Омирбек рассуждает сам с собой следующим логическим образом: «Я, конечно, обманул ребят, но если это ложь, то почему столь много разных людей в нее поверило? А вдруг и впрямь раздают яблоки? Тогда надо и мне поспешить, а то как бы я один не остался в дураках и с пустым подолом».
Произведя такой мысленный расчет, Омирбек побежал следом за остальными.
«Если писатель сам не верит своему рассказу, то может ли он надеяться, что ему поверит читатель?» — часто говаривал мой учитель литературы.
* * *
В детстве я часто спрашивал у своей матери:
— Скажи, что самое трудное в мире?
Учиться у других уму-разуму, — говорила она.
Ответ казался мне совершенно верным, более того — прозорливым. Мать словно заглянула мне в душу, словно подслушала мои мысли. Ведь сколько раз я корил себя за то, что не мог перенять у других людей нечто очень нужное и полезное. И вроде бы старался… ан нет. Ничего не получалось.
Прошли годы. Я вырос, повзрослел, сам уже стал отцом и вот снова обратился к матери с тем же вопросом:
— Что самое трудное в жизни?
И на сей раз она ответила быстро и точно:
— Самое трудное — это учить других уму-разуму. Вновь ответ пришелся мне по душе. Вновь он оказался именно таким, каким я и надеялся услышать его. Ведь сколько я ни старался — только что разве из кожи не лез, — чтобы привить своим детям все самое лучшее, чтобы вразумить их, наставить на истинный путь, настроить на добрые дела, а все, казалось мне, ничего не выходит. И злился я сам на себя, да так злился, что аж внутри все горело…
Что же сейчас для меня в мире самое трудное?
Это написать книгу под названием «Каракалпак-намэ».
Почему?
Да потому, во-первых, что сейчас все — умные, грамотные, широко информированные, всесторонне осведомленные. Многие даже мечтают избавиться от избытка информации, а заодно и от излишка ума. А моя книга напоминает какого-то настырного советчика, назойливого умника.
А во-вторых, я пользуюсь народной мудростью — легендами, поговорками, притчами, но пользуюсь ими, чтобы рассказать о себе. Так велика ли надобность в подобной книге для читателя, у которого и так все услышанное и вычитанное еле-еле в мозгу умещается? Он и так уже часть знаний и памяти прячет не в голове, а в кармане — в записной книжке.
Порой тот, кто в мечтах подобно птице возносится под небеса, на самом деле лишь мельтешит, как муха.
Вот так зачастую и слова жужжат мушиным роем. А меж людей немало брезгливых: заметят, что хоть одна муха попала в котел с пищей, и — весь котел на помойку. Потому и надо следить за словами, ибо одно, всего лишь одно-единственное слово может приблизить человека ко всем живущим, породнить с народом, а может и рассорить, отдалить, отделить, да так, что хоть бросай родной очаг и беги с глаз людских долой.
Да, люди — народ разнообразный.
Одни как реки: сливаясь, образуют море. Другие как кошка с собакой: сойдясь, взъерошатся, и шипят, и рычат…
Есть отцы, что живут для блага детей. Есть дети, живущие лишь славой отцов.
Наш двадцатый век — особое время, век неисчислимых противоречий и противоположностей.
Одни люди до соседа дойти не могут, хоть под руки веди, другие, напротив — срываются с места и со сверхзвуковой скоростью мчатся из края в край, из страны в страну. На одном конце планеты мужчины, багровея от натуги, натягивают тетиву на лук, чтобы при его помощи навязать свою волю сородичам или иноплеменникам, и мастерит один из них грозное оружие и не знает, что на другом конце той же планеты другой мужчина грозит тем, что без малейших усилий может нажать ядерную кнопку, чтобы заставить все человечество считаться с его желаниями. На всей планете полная путаница: верующие живут рядом с атеистами, астрономы и физики постигают неведомые законы сущего мира, а астрологи и метафизики растолковывают сущность законов мира неведомого, лидеры демократов наносят визиты монархам, свергнутые монархи просят убежища у демократов, одни страны не знают, как поднять рождаемость, другие — как ее уменьшить, одни люди страдают от ожирения, другие — от голода.
И все это разнообразие требует твоего сочувствия, а лучше — соучастия, требует твоего личного продуманного и выстраданного мнения, твоего личностного отношения, требует твоей души, твоего ума.
Читать дальше