Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ

Нравоучение дедушки: «Иногда говорят: «Проклятие отца — стрела в сердце, проклятие матери — стрела, прошедшая мимо». Не верь этому, Тулек. Это не народная поговорка. Это какой-то выродок и недоумок выдумал. На самом-то деле нет проклятия страшнее материнского. Если мать проклянет, считай, что проклят родной землей».

Решили меня отдать в учение. А было мне тогда лет пять. Собрался домашний совет. Дедушка и бабушка сошлись на том, что нас с Арухан (это их последний дочь, младшая сестра моего отца, которая, разумеется, мне доводилась тетей, но я называл ее сестрицей, потому, во-первых, что сам считался как бы сыном бабушки и дедушки, а во-вторых, была она старше меня всего на пять лет) пора уже отдавать в учение. Но вот кому именно отдавать, они никак не могли решить. Дедушка говорил о школе, бабушка — о мулле. А за несколько дней до этого учитель уже заходил в наш дом и просил направить Арухан в школу, но бабушка наотрез отказалась: «Моей дочери нечего там делать». И учитель ушел ни с чем.

Дедушке это не понравилось. «Плохо, если девочка останется неучем», — говорил он.

«Успеет еще, — стояла на своем бабушка. — Сперва отдадим детей мулле. Сперва исполним свой долг перед Аллахом».

Надо объяснить, что обучение у муллы было одним из пяти условий, без неукоснительного исполнения которых человек не может считаться настоящим мусульманином.

«Да чему он сможет научить-то, твой мулла? — возражал дедушка. — Все молитвы, какие надо, я и сам заставлю их вызубрить».

Но бабушка оставалась непреклонной.

Нам с сестрицей было совершенно безразлично, у кого учиться. Мы не знали ни муллы, ни учителя, ни те науки, которые они нам преподадут. Но в школу надо было ходить днем, когда и без того всяких дел и забав вдосталь. А к мулле — на ночь глядя и втихую. Это еще приманивало нас и тайной.

В конце концов победа осталась за бабушкой, Днем она напекла целое блюдо баурсаков, а с наступлением темноты взяла нас с сестрой за руки, блюдо с баурсаками установила себе на голову и быстрой походкой направилась к дому муллы.

Был первый день уразы — мусульманского поста. Мы с утра ничего не ели, а баурсаки пахли так вкусно, что я думал только о них, а на все остальное почти не обращал внимания, поэтому, как мы вошли в дом муллы, как нас приняли и все такое прочее, этого я не помню. Помню только, что с пола поднялся безбородый старик, длинный и тощий, как ремень. Лицо красно-темное, словно старая медная пряжка. И голос у него тоже был высоким и тощим.

— Ассаляму-алейкум, бабушка Бибизада! Значит, все же привела чад своих под руку Аллаха? Пусть же бог примет твою мольбу.

— Вуалейкум-ассалам! — ответила бабушка с поклоном. — Прими детей моих в свое распоряжение. Кости их — наши, мясо — твое.

Помнится, в ту минуту бабушкино присловье меня напугало, показалось мне людоедским. Это позже я узнал, что означает оно следующее: основа — наша, а форму ты твори как сочтешь нужным. Правда, есть еще одно значение: можешь бить их, но кость не повреди, а мясо нарастет.

Правильно сделала бабушка Бибизада, что привела детей сюда. Разве в школе научат старших уважать, обычаи блюсти, бога бояться? Нет. Там все только об уме заботятся. А много ли его надо — того не разумеют. А вы вот послушайте, что мудрость-то гласит.

Мудрость, которую возгласил мулла. Сотворил бог человеков и решил проверить, сколько тем человекам ума надобно. И стал он им поочередно мозг вкладывать. Одному малую толику вложил. Другому — поболе того. Третьему еще добавил. А последнему от всей щедрости своей вложил столько, сколько в голове поместилось. После того призвал всех пред очи свои и вопросил:

— Сотворил я мир и вас, человеков, и знать желаю, довольны ли вы творением моим. Речите, рабы божьи, все по своему разумению и гнева моего не бойтесь.

— О всесильнейший и всемогущий! — воскликнули все в один голос. — Велика мудрость твоя, бесконечна благость твоя, и не нам, рабам твоим, судить деяния бога нашего.

И лишь один, самый мозговитый, вскричал:

— Полон скверны, боже, сей мир, тобой сотворенный. И скверен есть человек, сотворенный тобой!

И сказал ему Аллах:

Ты один не доволен моим творением. Тебя одного я должен исправить.

Тут подоспели господни слуги и надели на голову тому человеку волшебную черную шапку. Под той шапкой сразу умалился ум его, а вместе с умом умалилась и гордыня его, и воскликнул тот человек:

— Прости, всеблагой и всемогущий, прости мне глупые и дерзкие речи мои и не гневайся на меня, грешного!