Егор Радов - Борьба с членсом

— Ну да.

— но как?

— Будет видно, — злорадно сказал Слад. — Возможно, Членс — это всего лишь какая-нибудь затычка для примочки…

— А это возможно?

— А почему нет? Он же сейчас под Солью…

— А другие Пути?

— Ты будешь молиться Членсу, ты будешь петь Ему гимны и славить Его славу, ты забудешь себя и устремишься к Нему, как… к своему вожделенному Яжу, и еще более, более того! Может быть, Он и снизойдет к тебе! Может быть, ты и возвысишься до Него!

Ведь Он тебя не знает!

— Ты уверен?

— Нет, — ответил Слад. — А потом попробуем наоборот.

— А может быть, не нужно всего этого? — вдруг испугался Цмип. — Зачем мне вообще это всё? Каково мое прошлое, в чем мое будущее? Ты ничего мне не сказал… Я ж вообще не отсюда… Я хочу обратно в Звезду, на… не помню куда! Я не соглашался! Я всего лишь…

— Ты есть ты, который хочет стать "Я"! — торжественно отрезал Слад. — Неправда, ты согласился. Ты что. уже забыл? У тебя нет больше выбора!

— Нет?… — сокрушенно прошептал Цмип.

— Нет! Отныне, ты — просто никто, ты выпал из времени и пространства. Ты борешься с Членсом!

Везде и вовсю производилась работа, и Солнышко в это блистательно-жуткое время было не узнать. Всемерное строительство и трудоемкое исследование и раскрытие планетных недр, хранящих в себе необходимые вещества — материалы для орудий войны и соответствующему войне новому миру — захватили души и тела всех, уже почти полностью видоизменившихся солнышек, претворяя саму заторможенную жизнь, дух, атмосферу, своеобразный аромат высшей, всеобщей лени Солнышка в нечто совершенно иное — веселое, боевое, по-рабочему восхитительное, приятно-напряженное и в каждое мгновение интересное, — словно глобальный ливень тотального развития, действия и предстоящей отваги повсеместно низвергнулся на бывшую изнеженную, тупо услаждающую себя и своих обитателей почву этой реальности и превратил ежемиговую скуку примитивной, однообразной эйфории и одинаковости происходящего в радостную животворность и бурливость заполненных до краев бодрым созиданием будней, провозглашая, вместо вялого кайфа и унылости, дело, счастье и

труд!

Солнышки из ошеломленных новизной их нынешнего бытия нескладных попрыгунчиков стали уверенными в себе, устойчивыми, сильными субъектами, вполне освоившими свои тела и способности, и новую, главную, необходимую сейчас способность — работать. Они работали беспрестанно. превращаясь в ладных, мускулистых существ с натруженными верхними щупами, которым ничего более не требовалось от жизни — лишь только воздух для пищи и место для краткого отдыха.

Слад упразднил все их коричневые кубы, образовав четыре длинных. прямоугольных строения, называемых бардакками, в которых каждый из четырех сформированных Бедрилой отрядика проводил бессонную ночь — спать солнышки пока так и не научились. Один отрядик, над которым начальствовал солнышко Скрыпник, рылся в почву, вгрызаясь в грунт, и добывал оттуда золотую руду: для летальных тарелок, специальных орудий и глобальной пушки. Другой отрядик выплавлял эту руду в устроенной Сладом, опять-таки из почвы, высокой домне, от которой постоянно шел жар, и где вечно горел огонь. Этим отрядиком командовал Пашк. Третий отрядик, под руководством Сальника, изготовлял из полученного чистого золота всевозможные детали. А четвертый отрядик, во главе которого стоял Грудь, составлял из этих деталей собственно те самые вещи и предметы, которые и требовались.

Слад неустанно носился туда-сюда, руководя всеми коллективными действиями, черты в воздухе своими щупами разнообразные пламенеющие чертежи и следя за тем, чтобы они неукоснительно и точно выполнялись; Цмип же валялся в их, оставшемся без изменений, белом кубе, постоянно употребляя влагу, проводя так время до грядущих полетов и боев. Иногда он показывался перед начинающими уже соловеть от вечного труда солнышками, вяло махал своими четырьмя руками и пытался что-то благостно изрекать. Потом он обычно норовил куда-то упасть (один раз чуть не свалился прямо в жерло печи), и Слад, после таких его появлений, относил его буквально на себе обратно в куб. Сладу страшно не нравилось поведение и, вообще, вся нынешняя жизнь Цмипа, но он настолько был поглощен всеобщим производством, что ему, как будто бы, было совсем не до него, зотя он и бесконечно раздраженно высказывал Цмипу свое глубокое недовольство и злобную озабоченность.

— Ты стал омерзительным, — как правило, говорил он ему, как только его вносил, очумевшего от очередной дозы влаги, в куб. — Может, хватит уже? Что они про тебя подумают?… А?… «Мессия», тоже мне!.. Я запретил им все их любимые штучки, даже почву, а ты…