Юрий Рытхеу: Люди нашего берега

Занавески были отдернуты, в окно ярко светило солнце. Поссель Гэутэгина была аккуратно убрана, а сам он сидел внизу и беседовал с нашими соседями по купэ.

Соседи с трудом говорили по-русски, мы заместили это еще вчера, при посадке. Мы с Гэутэгином и со всей компанией, которая нас провожала, явились на вокзал за полчаса до отхода поезда. Бросили чемоданы на свои полки, вернулись на перрон и стояли там, разговаривали с друзьями. Вагон постепенно заполнялся. К проводнице подошла пара — мужчина лет пятидесяти и женщина лет сорока, очень миловидная. Протягивая билеты, мужчина спросил:

— Жесткий купированный?

— Да, да, купированный, — ответила проводница. — Проходите, пожалуйста. Ваши места в третьем купе.

В произношении пассажира, в покрое его костюма и светлосерого дорожного плаща его спутницы, в пестрых наклейках на чемодане, который нес за ними носильщик, — во всем этом чувствовалось что-то непривычное.

— Иностранцы, наверно, — сказал Гэутэгин. Трое ребят, которые нас провожали, — это были, собственно, друзья Гэутэгина, студенты Московского университета. Он с ними подружился еще во время зимних каникул, они тогда вместе ходили на лыжах по Карельскому перешейку. Утром, когда мы при- ехали из Ленинграда, Гэутэгин позвонил своим мо-|К сковским друзьям, и мы встретились. Мы всей компанией стояли на перроне до самого отхода поезда, потом, уже с площадки, что-то кричали провожающим, потом, когда поезд пошел быстрее, махали им шляпами. И мы совсем забыли об этой паре с пестрым от наклеек чемоданом, пока не вернулись на свои места. Оказалось, что мы едем в одном купе, что они — наши соседи до самого Хабаровска.

Гэутэгин не ошибся, это были иностранные туристы. Он — филолог, профессор из Льежа, она — его жена, художница. Она говорила по-русски с ошибками, он — немного лучше, но слишком старательно, с явно нерусским произношением. Он тоже нередко ошибался, но зато с нескрываемым удовольствием поправлял жену.

Узнав, что мы с Гэутэгином — чукчи, что мы возвращаемся к себе на Чукотку — на практику едем, они почему-то были очень поражены. Разговаривали с нами примерно так, как разговаривали бы, вероятно, с марсианами, собирающимися в обратный путь на Марс.

Впрочем, они были очень тактичны, старались не проявлять слишком назойливого любопытства, не оскорблять наше самолюбие.

У профессора были добрые и умные глаза, хорошая улыбка; и он и его жена держались просто, непринужденно. В общем, они нам понравились. Но почти в каждом их взгляде, почти в каждом вопросе, чувствовалось все-таки изумление, смешанное с недоверием, Сначала нас это забавляло, потом стало надоедать, и мы ушли в вагон-ресторан. Когда вернулись, наши соседи уже спали.

А теперь наступил новый день, и в купеснова шел разговор. И опять, конечно, о том <���же — о народах Крайнего Севера, о их «таком своеобразном быте», о их «таком удивительном характере», об «очаровательном примитивизме их искусства»… Я притворился, что все еще сплю.

— Наш интерес, — говорил профессор, — наверно, кажется вам слишком наивным. И даже… "Как это?.. слишком настойчивым, да? Не сердитесь, для нас это… Как это сказать?.. очень счастливая встреча. Мы оба с восторгом читали этот роман о Чукотке… Как это?

— «Алитет уходит в горы»? — подсказал Гэу-тэгин.

— Да, да, Алитет. Мерси. И вообще мы так… Нас так это интересует Жена имеет даже целую коллекцию… Такие фигурки, знаете? Олени, моржи, белые медведи. И потом — на таких длинных санках, да?

— На нартах?

— На таких нартах, да, да. Для нас это все — почти сказка. За Полярным кругом Брр И вдруг эта встреча. Мы в первый раз видим настоящих, живых чукчей.

Профессор засмеялся, его жена — тоже. Гэутэ-гина мне не было видно, он сидел под моей полкой. Он сказал:

— Что вы, я нисколько не сержусь. Наоборот, мне очень приятен ваш интерес. У нас интересного немало… И признаться… Признаться, — добавил я в тон профессору, — я тоже никогда в жизни не встречал настоящих, живых бельгийцев.

— О — воскликнула жена — профессора., — я не знал… Я не знала, что чукчи имеют такую насмешность…

— Насмешливость, Клодин, — поправил муж.

— Да, такую насмешливость и такую… Как |это?.. Живучесть

— Живость, — снова поправил он.

— Да, — да такую живность

— К сожалению, я не могу принять ваш комплимент, мадам. Ваше прежнее мнение было вернее. Мы не обладаем ни живостью южан, ни их. юмором. Вместо крови в нашем теле течет ледяная вода, а питаемся мы исключительно мороженым.