Юрий Рытхеу - Люди нашего берега

Да, непромокаемый кисет, сшитый из нерпичьей кожи, — это, конечно, незаменимая вещь в охотничьей жизни. Это — прекрасное, надежное хранилище для спичек, сохраняющее их сухими во всякую погоду, во всяких морских передрягах. Но для образца подписи такое хранилище — прямо надо сказать — не очень подходит.

— Давай, я за тебя распишусь, — сердито предлагает Кэнири, которому надоело ждать. — Задерживаешь людей.

— Ничего, я сам. Один момент.

Й вот подпись, наконец, закончена. Она не уместилась в узенькую графу, которую указала Аймына, ощ заняла в тетрадке место, отведенное по меньшей мере для трех записей. Но не в этом беда. Хуже то, что в подписи допущена ошибка. И притом — весьма существенная.

Как случилось, что вместо одной буквы появилась совсем другая и к тому же — на таком месте, где ей совсем не следовало появляться? Может быть, и на самой коробочке было раписано неправильно. Ведь за то время, что Тэгрынэ была в Хабаровске, старик не раз перерисовывал свою подпись с одной коробочки на другую — может, когда-нибудь и неточно перерисовал. А может быть, он заторопился, увидев, что задерживает людей, и взглянул не на ту букву, с которой ему нужно было в этот момент срисовывать.

Первым замечает ошибку стоящий рядом Кэнири. Что стоило бы ему промолчать? Хотя бы — из благодарности за заплатку, которую старик так искусно наложил на проколотую обтяжку байдары. Кэнири мог бы в крайнем случае отвести Мэмыля в сторону и с глазу на глаз сказать об ошибке, объяснить, какая конфузная получилась подпись.

Но, видимо, чувство мести имеет большую власть над Кэнири, чем чувство благодарности. Ведь здесь, в этой самой комнате еще висит тот номер стенгазеты… Тот, в котором Мэмыль так беспощадно расправился с Кэнири, осрамил его на весь колхоз. Как же не воспользоваться случаем, раз уж Мэмыль сам подставляет себя под удар?

Впрочем, возможно, что ничего этого и в мыслях не было у Кэнири. Кто его знает Возможно, что, увидев, как подписался Мэмыль, он просто не удержался от смеха, как не удержались бы, наверно, многие на его месте. Он прыснул, (Схватил одной рукой тетрадь, а другой рукой стал тыкать в слово, написанное Мэмылем, пытаясь что-то сказать и захлебываясь от неудержимого хохота.

Вместе с ним начал хохотать Кэлевги. Даже охотники, игравшие в домино, прервали игру, чтобы узнать, что произошло. И каждый, заглянувший в тетрадь, присоединялся к общему веселью.

Дело в том, что в тетради, вместо слова «Мэмыль», стояло старательно выведенное крупными буквами слово… «Мымыль» [1] Здесь непереводимая игра слов: по-чукотски «Мэмыль» — тюлень, промысловый зверь, достойный с точки зрения охотника всяческого уважения, а «Мымыль» — это эощь. Прим. переводчика.

Можно как угодно обозвать человека и ничего в этом не будет смешного. Но если человек сам подписывается таким нелестным словом, да еще в полной уверенности, что подписывает свое настоящее имя, — трудно, конечно, сохранить при этом серьезность.

Звонко, заливисто смеется Аймына. Покатываются со смеху молодые охотники, йорэлё, обрадованный всеобщим весельем, старается произвести как можно больше шума: бегает по комнате, изо всей силы топая ногами, хлопает в ладоши и кричит: «Мымыль Мымыль Мымыль».

— Тише, Йорэлё Тише, нельзя же так — кричит ему Аймына и, замахав руками, снова заливается звонким смехом.

— Ой, насмешил Ой, насмешил — стонет в изнеможении Кэнири. — Мымыль Вот что значит одна буква Самого лучшего зверя она может превратить в самое паршивое насекомое… Ох… Ох… Ой, перестаньте, я больше не могу

— Вы не сердитесь, дядя Мэмыль — говорит сквозь смех Аймына. — Вы на нас не обижайтесь… Но это… это… Ох… Вы понимаете?

— Понимаю, насмешница, понимаю, — улыбается Мэмыль. — Чего мне на вас обижаться? Сам виноват. Тут уж ничего не поделаешь, если рассмешил.

Он видит, что полярники с удивлением поглядывают на всех, и сам объясняет им по-русски свою ошибку, сам посмеивается вместе с ними над своей бедой. «Плохо, говорит он, когда грамоты не знаешь. Очень плохо. Скоро, наверно, даже медведь будет у охотника спрашивать: «Ты грамотный? Да? Тогда, скажет, стреляй». А неграмотный — домой будет отсылать».

Тетрадь Аймыны переходит пока что из рук в руки. Смех то утихает, к огорчению разыгравшегося Йорэлё, то разражается с новой силой — такой веселый, простодушный, незлобивый смех, что в положении Мэмыля только совсем уж глупый человек счел бы нужным рассердиться. А Мэмыль — умный, очень умный старик.