Антология: Україна-Європа

– В метро не теряться!

Грузимся в вагоны на станции «Житомирская». В ожидании поезда усаживаюсь на сетчатое металлическое сиденье. Оно холодное, почти ледяное, и я вскакиваю, чтобы не простудиться. В вагоне стою, двумя руками опершись о блестящий поручень.

Мне всегда нравилось киевское метро – особенно станции «Университет», «Дружба народов», «Золотые ворота» – компактное, аккуратное, не такое растянутое и шумное, как в Москве.

Раздражал лишь «Хрещатик». Возможно, из-за того, что слишком велики были первые ожидания – центральная станция, символичное название, и представлялось нечто эпическое, масштабное, а все оказалось куда прозаичнее, точно попал не на столичный вокзал, а на узловую станцию, с совдеповским туалетом с тянущимся вдоль стены писсуаром, закрытым медпунктом и двумя старухами, торгующими холодными пирожками.

Впервые оказавшись в переходе «Хрещатик – Майдан Незалежності», я наткнулся на вереницу нищих. Часть из них держала замызганные таблички, прося денег на спасение умирающих детей. Я лез в кошелек с металлической бляхой, и левая рука не успевала понять, что делает правая.

Впрочем, улица Хрещатик мне тоже нравилась не особо. В своих обязательных вечерних прогулках я избегал ее. Раздражали люди, скапливающиеся на ней: бутафорские, манеке-ноподобные. Смазливые дивчины, снимающие иностранцев. Блестящие испариной и лаком арабы. Холеные европейцы в модных очках. Все они искали хлоп-хлоп, чавк-чавк, буль-буль, занятые оформлением, благоустройством себя. Они казались избыточными снаружи и беззастенчиво полыми изнутри.

Тем не менее, выходить нам на «Хрещатике». Так сказал Вениамин Степанович, усевшийся посредине вагона, а по бокам – ребята с георгиевскими ленточками. Наверное, со стороны мы похожи на «срочников». Но те стоят молчаливо, собранно, а мы – расхлябанно, шумно. И я злюсь, когда наши не уступают место входящим женщинам или пенсионерам. Не выполняют одной из тех вещей, которые надо выполнять обязательно, если хочешь, чтобы однажды название твоего города, страны не изменили на «Тартарары».

Но вот Вениамин Степанович вскакивает. На его место усаживается дебелая женщина с жовто-блакитной, как говорят в Крыму, ленточкой, переплетающейся с другой – синей, со звездами Евросоюза. Рассматривает наши, георгиевские. В глазах проскальзывает ухмылка, но внешне женщина остается спокойна. Наши же косятся на нее точно звери, и не понять, кто здесь в клетке, но точно есть прутья – не разогнуть.

– Следующая какая?

– «Хрещатик».

– А потом? – Вениамин Степанович не видит схемы движения на бледной стене вагона. А подсказать ему – не решаются.

– «Арсенальная».

– Ох, ох, а нам-то на «Арсенальной», не на «Хрещатике». – Странно, при такой подготовке и перепутать станции метро. – Не выходим, не выходим!

Вениамин Степанович кричит на весь вагон, будто здесь только мы, хотя присутствуют еще те, кто косится на нас, как Миклухо-Маклай на туземцев.

– Хорошо.

– Ага.

Плакат, на котором черноволосый мачо, одетый, видимо, в швейцарский национальный костюм, дует в трубу, рекламируя таблетки от кашля, весьма кстати.

Вениамин Степанович успокаивается. Есть ощущение, что хочет вернуться на уже занятое дебелой женщиной место, но тут он соображает – не самый у нас бойко мыслящий вождь, – что есть еще те, кто в других вагонах. Знают ли они, где выходить? Паника преображает Вениамина Степановича из Куравлева-Милославского в Куравлева-Хому.

– Сообщите по вагонам, сообщите по вагонам, нам на «Арсенальной»!

На «Хрещатике» он вываливается из раздвижных дверей, точно картофелина из мешка, и орет на всю станцию:

– По вагонам, по вагонам! На «Арсенальной», на «Арсенальной»!

Его помощники бегут вдоль состава, вопят то же самое. Все это напоминает дурно организованный флэшмоб. Он, конечно, нелеп, но его хаотический драйв засасывает, и я, заряжаясь, кричу с остальными:

– На следующей! Нам на следующей!

Взгляды пассажиров еще испуганнее, еще насмешливее, но если раньше они смущали, заставляли быть незаметнее, то сейчас раздражают, злят, и Валера орет пучеглазой девушке:

– Че, сука, вылупилась?!

Ее обнимает парень в форме «Динамо». Он разрывает объятия, делает шаг навстречу Валере, но привстает Слава, вскакивает Ребро, и парень от жажды возмездия переходит к рациональной оценке ситуации. Неутешительной, как для него.

Все это происходит за несколько минут, крики, толкотня, давка, и тем сильнее импульс, полученный от кутерьмы. Эмоции разрядами встряхивают организм, подзаряжая аккумулятор социализации.