Зуфар Гареев - Хроники сексуальных неврозов

Тополь в отчаянии:

– Это невозможно! Послушайте, зачем Вы подслушиваете?

– Я надел очки, как хотели девушки…

– Да, Вы стали заметно краше… – Шепотом. – Ну зачем я сделала это? Ну, скажите, девчонки, чего ради?

Прочь из этой квартиры – больше сюда ни ногой!

– Вы приедете завтра? – спрашивает слепой на пороге.

– Да Вы что? – возмущена Тополь. – Что Вы себе позволяете?

– Вы должны прийти завтра. Много у меня чего накопилось сказать… Так Вы не придете? Вам начхать на любовь?

Женщины молчат, крутя у виска пальцами.

– А вот лягу на пороге и не выпущу!

В самом деле ложится. Еще один Зайцев.

– Послушайте, да Вы просто хмырь! Форменный хмырь!

– Я не хмырь, а человек с ограниченными возможностями. Я имею право на все! Да, я люблю женщин постарше, и это не моя вина!

– Да, конечно. Это вина Вашего пениса.

– Интересный разговор получается…

– Послушайте, это не любовь, не отношения… Это просто был эксперимент, неужели непонятно?

– Грех экспериментировать над больными. Тем более, когда любовь случилась с первого взгляда!

Тополь в отчаянии:

– Ну, вы же умный человек!

Лицо слепого исказилось какой-то кислой гримасой, словно он готов всплакнуть от отчаяния.

«Боже…» – думает Тополь. – Этого еще не хватало. Любовь с первого взгляда».

Слепой встал, освободил женщинам путь.

– До свидания, Юлия Петровна… Я потрясен…

Дверь долго еще остается открытой. Дамы спускаются по лестнице. И только в машине можно разговаривать свободно.

– Он потрясен. Вы слышали это, девочки? Да он просто сумасшедший.

Потом Тополь загадочно произносит:

– Он сказал, что я блондинка. Он точно слепой?

– Мама, ну я же сказала, что у него гениальное внутреннее зрение! А потом, заметь – я блондинка…

Ксюша подтверждает:

– Я тоже блондинка.

– И что? – удивлена Тополь.

– Ну и подумай, кто ты? Брюнетка, что ли?

Самые страшные известия приходят обычно внезапно.

«Камри не будет, не будет Камри, не будет, не будет, теперь никогда…»

Девушки курят на балконе съемной квартиры Ксюши. Небо темное, как и положено в минуты страшных новостей, льет готический дождь – сама природа рыдает вместе с девушками.

– Он так и сказал: уволен с понедельника? – в который раз уточняет Лия.

– Да. Засада.

– А медиаплан?

– Какой-то Ширкуновой передали. Это конец, Ли… Вот такая жесть с этим Мищенко-Дрищенко.

– Накрылалась Камри, Ксю…

Они плачут на плече друг у друга.

– Ну, ничего, мы обязательно отомстим этому уроду… – говорит Ксюша. – И за молочницу, и за слепого этого… за все!

Лия трогательно целует подругу:

– За все, Ксю!

И этот час наступает довольно быстро – на следующей неделе, поздней ночью в модном клубе.

Девушки, хохоча, затаскивают Мищенко в женский туалет. Пьяный Виктор садится на толчок, он счастлив.

– Да, девчонки, теперь можно… Теперь мне все можно! Я открыт для любви!

Лия обольстительна:

– Хочешь, я сниму сейчас с Ксюшки ее божественные трусики, а она – снимет с меня?

– Хочу… Я сегодня хочу все! Все, что было нельзя вчера – сегодня можно в неограниченных количествах!

– И ты будешь держать наши трусики, а мы будем так классно лизаться, хочешь?

И вот блаженная минута наступает.

На левом и правом ухе Виктора висят красные и желтые трусики. Девушки, в самом деле, целуются. Всеобщий экстаз близится…

Но что это? Не прошло и пяти минут – и совсем другая картина.

Лихо мелькают мозолисто-мускулистые ноги теннисных девчонок, лицо Мищенко в крови, кровь на рубашке. Девушки добивают Виктора.

Не понять – то ли он в стельку пьян, то ли без памяти, – в общем, кусок мяса, нелепо свалившийся с толчка. Но в целом, скорее, жив, чем мертв. Рядом валяются трусики девушек.

Девушки удаляются. Мищенко время от времени приподнимается, сантиметр за сантиметром выползает из кабинки… Кровавый след тащится за ним. Жалко парня, чего говорить.

Есть, впрочем, еще один бедный парнишка, которого тоже стоит пожалеть. Уже который день просвещенная москвичка госпожа Копылова пытает бедного гастарбайтера Мулло!

– Так ты отказываешься от прекрасного общения с дамой?

– Я боюсь… – боится Мулло.

– Чего ты боишься?

– Грудь страшную… Как у мамы, страшная…

Копылова накручивает обнаглевшему мусоросборщику ухо.

– Как ты можешь так говорить о цветущем женском бюсте? Еще молоко на губах не обсохло, чтобы рассуждать о нем!