Юля Пилипенко - Рыжик

– А что за рассказ? – Он внимательно следил за каждым моим жестом и пытался понять, не обидел ли он меня.

– Не знаю точно, как правильно звучит на английском его название… «Последний лист», О. Генри. Знаешь?

– Нет, но если ты не спешишь в палату, расскажи мне. – Ему явно не хотелось выходить на жару.

– Ладно, я попробую передать тебе суть… две девочки художницы снимали в Нью-Йорке квартиру, жили вместе, дружили… Одна из них заболела пневмонией… и врачи давали ей один шанс из десяти. Этот шанс зависел от того, насколько она сама захочет выжить. Но девочка потеряла вкус к жизни… она просто лежала и часами наблюдала за тем, как холодный осенний ветер срывал последние листья с плюща, который обвивал их дом. С каждым днем листьев на дереве оставалось все меньше и меньше, и она таяла на глазах своей подруги. Тогда ее подружка в отчаянии пошла к старому художнику, который жил с ними в одном доме. Она рассказала ему о том, что ее близкий человек умирает, не хочет бороться и просто ждет, пока ветер сорвет последний листок с этого дерева… Она просила его о помощи, но старый художник отказался, потому что был слишком занят созданием своего, возможно, последнего в жизни шедевра. В эту же ночь на дереве осталось всего два листочка… Когда утром больная девочка открыла глаза, оставался всего один… Его терзал ветер, холодный дождь, но он держался, не сдавался… не хотел умирать… И ей стало стыдно. Она решила, что если даже какой-то листок борется, то она тоже должна… И выздоровела… Только тогда подруга сообщила ей страшную новость: «Художник умер… потому что заболел пневмонией… той ночью он нарисовал листок… и прикрепил его к дереву». Это был его последний шедевр… Вот такая вот история… Так и с фенечкой… Я боялась, что она перетрется и все кончится. Это была паранойя. Я даже боялась лишний раз пошевелить рукой.

Он внимательно посмотрел на меня, а потом сказал:

– Я очень рад, что встретил тебя. И я буду чаще тебя навещать, если ты пообещаешь мне одну вещь.

– Какую? – Мне было любопытно.

– Пообещай, что ты в меня не влюбишься, – он говорил абсолютно серьезно.

– Ты с ума сошел? Почему ты решил, что я могу в тебя влюбиться? Тем более, у меня есть бойфренд… или был… не знаю уже. – Я шутила и искренне не понимала, к чему он клонит.

– Просто… ты еще совсем ребенок, а я – намного старше. Тебе здесь скучно, и я боюсь, что ты можешь ко мне привыкнуть… или влюбиться… а я все-таки один из твоих врачей. И мне не нравится то, что я иду у тебя на поводу.

– Не бойся. Просто приезжай ко мне как можно чаще. Мне нравится с тобой болтать. И, по-моему, это ты в меня влюбился… уже. – Я рассмеялась.

Малек будет приезжать ко мне через день. Он подарит мне еще одну книжку про Гарри Поттера и что-то в ней напишет на своем родном языке. Он так и не разрешит мне покататься на своем байке, но через год он посадит меня за руль своего кабриолета SLK в Берлине… но он всегда будет моим врачом… даже в Берлине он будет искать для меня аптеку, потому что я не смогу ходить… натрут новые туфли.

P.S. Через семь лет я спрошу у него в Facebook: «А что ты тогда написал во второй книжке про Гарри Поттера?)» И он ответит: «Я точно не помню. Но ты можешь мне отсканировать, и я тебе переведу… А можешь не сканировать. Думаю, что я тогда написал, что ты мне очень, очень нравишься, и мне будет тебя не хватать».

Мара с мамой зашли в палату. Думаю, мама ей уже все рассказала: мы немного повздорили в этот день. Нашу эйфорию периодически затмевали чувство боли, бессонные ночи, причиной которых опять-таки была физическая боль… бесконечные таблетки, которые я глотала с утра до вечера… Было непонятно, как быть дальше: где брать «Програф», одна упаковка которого стоила пятьсот евро и который не был лицензирован в Украине… где брать деньги на этот «Програф»… как часто надо будет ездить на обследования… и сколько это будет стоить… все было непонятно. Но мне не хотелось об этом думать, а мама не могла об этом не думать, поэтому мы иногда ругались… Мое настроение все время менялось, характер никогда не отличался покладистостью, а сейчас тем более, и маме действительно было нелегко.

– Ну, девочка, почему у тебя заплаканные глаза? – это было первое, о чем спросила Мара.

– Марочка, ну ты же уже все знаешь. У меня без конца меняется настроение: я то плачу от смеха, то плачу от грусти, то плачу от счастья… я за все восемнадцать лет не плакала столько, сколько за последние несколько дней. – При этом я старалась не смотреть на маму.