Розамунда Пилчер - В канун Рождества

Оскар сидел на лестнице, прижимая трубку к уху, и не находил слов.

— Мистер Бланделл?

— Да, я здесь.

— Я подумал, что, может быть, связь прервалась.

— Нет, я слушаю.

— Боюсь, наследство не очень существенное, но майор Билликлиф очень хотел, чтобы вы знали, как высоко он ценил вашу доброту.

— Но я не был с ним добр.

Если адвокат и слышал, что сказал Оскар, он это проигнорировал.

— Не знаю, видели вы дом или нет?

— Да, я ведь заезжал к майору за ключом и потом еще, когда он был болен. И, конечно, бывал там раньше, когда в доме жил лесничий.

— Когда майор Билликлиф приобрел дом у последнего владельца Корридэйла, я составлял купчую. Конечно, это очень скромное жилище, но, я бы сказал, с определенными возможностями.

— Да. Да, конечно. Извините, что я так лаконичен, но, право же, я потерял дар речи.

— Понимаю.

— Никогда не думал… не ожидал…

— Все сказанное я изложу в официальном письме, и вы сами решите, что предпринять. И ни о чем не беспокойтесь. Я поговорю с мистером Лаггом, и он все возьмет в свои умелые руки.

— Спасибо. — Тут Оскар почувствовал, что уж чересчур немногословен, и добавил: — Я вам действительно очень благодарен.

— Был рад поговорить с вами, мистер Бланделл. До свиданья. Счастливого вам Рождества.

И Мурдо Маккензи положил трубку. Оскар медленно опустил свою. Под конец старик Билликлиф его переиграл. И Оскар провел рукой по лбу. Он был совершенно сбит с толку и громко сказал, обращаясь к пустому дому:

— Да, он меня переиграл.

И надолго задумался, вспоминая, каким был маленький дом, когда там жили старший лесничий и его некрасивая жена. Тогда там кипела жизнь, под ногами крутились четверо детей и три собаки, в клетке у черного хода сидели ласки, а во дворе на веревках хлопало от ветра выстиранное белье. В очаге весело горел огонь, маленького Оскара всегда громко и радушно приветствовали и ставили перед ним тарелку с горячими булочками, с которых стекало тающее масло. Оскар попытался припомнить расположение комнат в доме, но в те дни он бывал не дальше гостиной, где пахло керосиновыми лампами и свежеиспеченным хлебом.

А теперь этот дом принадлежит ему.

Оскар взглянул на часы. Пять минут первого. Ему ужасно хотелось выпить. Обычно он никогда не пил в середине дня, а если и пил, то лишь стакан светлого пива. Однако сейчас он чувствовал непреодолимую потребность в порции джина с тоником, чтобы подкрепить силы и привести мысли в порядок.

Он с трудом поднялся со ступеньки, сошел вниз, отыскал бутылку джина, взял другую, с тоником, и налил себе.

Входная дверь отворилась. Это пришла Элфрида.

— Оскар!

— Я тут.

— Ты можешь выйти и помочь мне?

Он вышел ей навстречу со стаканом в руке и сказал:

— А я тут выпиваю тайком от тебя.

Но Элфриду это не смутило.

— Хорошо, но у меня на заднем сиденье две огромные коробки.

Дверца машины была распахнута. Он протянул руку над плечом Элфриды и захлопнул ее.

— Потом.

— Но…

— Мы внесем коробки потом. Иди сюда. Мне нужно с тобой поговорить. Есть новости.

Элфрида широко раскрыла глаза.

— Что-нибудь плохое?

— И да, и нет. Снимай пальто и пойдем на кухню, чтобы сесть и спокойно поговорить.

— А где Люси?

— Повела Горацио на прогулку. А Сэм и Кэрри еще не вернулись. Так что впервые за все время мы предоставлены самим себе. И давай не терять понапрасну драгоценные минуты спокойствия и тишины. Хочешь джина с тоником?

— Если мы действительно будем теперь пить среди бела дня, то я бы предпочла шерри.

Элфрида расстегнула пальто, бросила его на перила лестницы и проследовала за Оскаром на кухню.

— Оскар, ты весь красный и так возбужден. Что происходит?

— Сейчас расскажу.

Она села за стол, он принес ей шерри и тоже сел.

— Твое здоровье, дорогая.

— И твое, Оскар.

Джин с тоником был довольно крепок, но замечательного вкуса и как раз такой крепости, что требовалась желудку. Оскар поставил стакан и сказал:

— Я буду говорить медленно, потому что дело очень важное и сложное, но не перебивай меня и не задавай вопросы, хорошо? Иначе я собьюсь.

— Постараюсь..

— Ладно. Первое: сегодня утром умер майор Билликлиф. Мне позвонили из госпиталя.

— Ах, Оскар, — и Элфрида поднесла руку ко рту.

— Да. Знаю. Мы так и не выбрались, чтобы с ним повидаться. Мы так и не посидели у его кровати и не покормили его виноградом. Но, честно говоря, по таким дорогам мы к нему никогда бы не доехали.