Розамунда Пилчер - В канун Рождества

Андреас снится мне до сих пор. Иногда это страшные сны, а иногда он приходит сказать мне, что все это — ошибка, Инга его больше не хочет и мы снова можем быть вместе. Тогда я просыпаюсь счастливая…

Наступила долгая тишина, потом Кэрри встрепенулась.

— Вот так, — сказала она. И улыбнулась.

— Дорогая моя девочка, спасибо, что все мне рассказала.

— На самом-то деле все это скучно. И банально.

— Ни в малейшей степени.

— Я излечусь. Излечусь и от Андреаса, и от простуды. Жизнь продолжается. Я здесь, с тобой. Я возьму себя в руки и постараюсь быть веселой.

— Тебе не надо ничего изображать.

— Ты расскажешь Оскару?

— Если хочешь…

— Очень коротко. Я хочу, чтобы он знал. Так нам обоим будет проще.

— Ладно. — Элфрида глубоко вздохнула. — Кэрри, ты не должна думать, что это конец радости и любви. Жизнь — необыкновенное чудо, и всех нас поджидают потрясающие сюрпризы. Оттуда, где остановилась сейчас ты, тебе видятся лишь мрак и пустота, но взгляни на меня! Я думала, что до конца моей жизни буду сидеть в полном одиночестве в своей стариковской берлоге в Гэмпшире, и вот я на севере Шотландии и со мной Оскар Бланделл.

— Оскар не женат.

— Нет. — Элфрида подумала о Джимбо и снова вздохнула: да, странности судьбы! И сказала: — Мир полон женатых мужчин.

— Но они не для меня, Элфрида. Больше никогда…

Внизу открылась и закрылась тяжелая парадная дверь и послышались веселые голоса Оскара и Люси, они возвратились из похода по магазинам.

Элфрида оживилась и спрыгнула с высокой кровати.

— Пойду заварю свежий чай для Оскара. Сказать Люси, чтобы она поднялась к тебе?

— Скажи. Хочу услышать из ее уст про это приключение, про собачью драку… и о ее новом друге.

— Но ты не будешь ее поддразнивать?

— Что ты, Элфрида! Как можно? Я хорошо помню, как это было в четырнадцать лет.

Они стояли у стойки бара в пабе «Герцогский герб» в Бакли. Это был маленький паб, но с суровыми традициями: никаких уступок туристическому бизнесу и модным новшествам. Обшитые сосновыми досками стены, тусклое освещение, потертый темно-коричневый линолеум на полу. За стойкой — бармен с угрюмой физиономией. В зале теснились круглые столики и видавшие виды стулья, а за невысокой каминной решеткой еле тлел торфяной огонек. Над камином, в стеклянной витрине, висело чучело огромной рыбы, пучившей холодные глаза. Все вокруг пропиталось застоявшимся запахом пива и виски.

— Что будете пить? — спросил Фергюс Скиннер.

— Полпинты светлого.

— А чего-нибудь покрепче не хотите?

— Я за рулем.

Фергюс привел сюда Сэма сразу после собрания в церкви. Он только в этот паб и ходит, сообщил он Сэму, потому что сюда редко заглядывают женщины. Здесь мужчина может спокойно посидеть и с удовольствием опрокинуть стаканчик спиртного.

Себе Фергюс заказал стакан виски.

— Мне можно, я на своих двоих, — пояснил он с короткой усмешкой.

Ему было около сорока, но он выглядел старше своих лет. Темноволосый и белокожий, как истинный шотландский горец, он обладал выразительной внешностью. Глубоко посаженные глаза, орлиный нос, тяжелый подбородок — все это придавало ему несколько мрачноватый вид. В прежние времена Фергюс Скиннер работал цеховым мастером, и, когда Мактаггерты разорились, именно он объединил рабочих и обратился от их имени к местным властям с предложением выкупить фабрику. Его почти единогласно избрали управляющим, и теперь он тяжелее всех переживал остановку производства.

Тем не менее он был полон решимости отстоять дело. Когда Сэм позвонил ему из Лондона, из управления компании «Старрок и Суинфилд», и попросил организовать нечто вроде встречи с рабочими, Фергюс Скиннер выложился до конца: всех известил, разослал объявления в местные газеты, и поэтому собрание получилось настолько многолюдным, что опоздавшим пришлось стоять: все места были заняты.

Сэм и Фергюс уселись со своими стаканами за шаткий столик у камина. Кроме них единственным посетителем был старик, задумчиво дымивший сигаретой в уголке. По-видимому, Сэм и Фергюс его совсем не интересовали. На стене солидно тикали круглые часы. Стрелки показывали половину шестого. Бармен, протирая до блеска стакан, смотрел в маленький черно-белый телевизор. Звук был приглушен и почти не слышен.

Тлеющий кусок торфа с треском распался на угольки. Фергюс поднял стакан.

— За ваше здоровье.

— И за наше будущее.

Пиво было теплое.