Лидия Скрябина - Дневник ее соглядатая

Каха рассердился и проорал забинтованному на всю голову капитану лекцию о технике безопасности. Капитан надулся, но смолчал, хотя и затаил, как зощенский печник, некоторое хамство.

Но засада еще не была полной. Ксюше еще удалось сварить ароматную густую уху из свежих рыбешек. Алла с Кахой еще купались, еще воскуривали антикомариные свечи, еще сладко целовались, а потом еще тихо занимались любовью, чтобы не услышала команда в своей каморке на корме. Хотя команда занималась тем же самым.

«Раньше, когда у женщины был один мужчина на всю жизнь, она могла даже и не узнать, что такое оргазм. Жила, рожала детей и особо не задумывалась о сладости любви, – рассеянно рассуждала про себя Алла, в очередной раз упустив золотую рыбку удовольствия. – А теперь чуть что, все чувствуют себя неудовлетворенными. Ах, если бы оргазм приходил только вместе с любовью. Для всех, и для мужчин и для женщин. Любишь – получи удовольствие. Не любишь – сиди голодный. Вот была бы проверочка!»

Утром они расслабленно и благодушно хихикали, пили ароматный кофе. Каха названивал по мобильному больше обычного, живописуя всем собеседникам повороты сюжета в путешествии, и внимательно, напряженно слушал последние известия, словно ждал чего-то. По окнам хлестал дождь, похолодало, небо затянули свинцовые, бугристые тучи. Пахнуло осенью.

Они вошли в Рыбинку. Темная, неспокойная вода ходила ходуном. Волны подбрасывали плоскодонную «Авантюр» почти на метровую высоту. И каждый такой нырок и взлет был для них если не девятым, то седьмым валом.

– В один присест мы Рыбинку не осилим, – покачал головой Андрей. – Надо искать, где сделать передых. Шторм может разыграться. Здесь на карте возле самого судового хода есть деревушка. Можно спрятаться возле нее в устье Магавки.

– Это что еще за зверь?

– Речушка.

– Хорошо, – согласился Каха, которого уже порядком укачало.

Злые волны поддавали мореплавателям чувствительных пенделей, и те стремительно домчались до убежища, легко скользнули в мелкое устье и замерли там на несколько часов. Из-за ливня на палубу и носа нельзя было показать.

К вечеру всем уже поднадоело сидеть в небольшой кают-компании. Телефоны без зарядки медленно умирали, генератор не чинился, комп капитана со всеми картами собирался тоже издохнуть от голода. А Каха упорно продолжал ловить новости и, наконец, дождался своего, весь подобрался как зверь. Рассказывали про неожиданный налет на Назрань и возможную гибель Яндарбиева.

«Предполагается, что сепаратисты проникли на территорию республики из Чечни и Южной Осетии. Они одновременно атаковали пограничников и сотрудников милиции в Назрани, Карабулаке, станицах Орджоникидзевской и Троицкой, а также перекрыли трассу «Кавказ», – тревожно вещало радио.

– У тебя друзья там? – спросила Алла, видя напряженное лицо Кахи.

– Лучше, – засмеялся тот, – у меня там враги.

«Я хожу по тонкому льду, – подумала Алла. – Вдруг он причастен к этому налету? Иначе что ему целый день не отрываться от приемника? Сколько раз оказывалось, что якобы порядочный и успешный человек участвует в самых ужасных вещах. – Вдруг где-то за проливным дождем громыхнуло, и мысли девушки перескочили на другое. – Странные гримасы истории. Троицкая станица названа в честь Святой Троицы, а Орджоникидзевская – в честь губителя казаков и безбожника».

А Каха теперь весь обратился в слух. Он не сочувствовал отчаянно оборонявшимся погибшим милиционерам, так и не получившим поддержки от своей огромной родины, не переживал за потерявших эту родину боевиков, погибших, так и не найдя ничего стоящего взамен. Он только жадно представлял себе, как Воины Аллаха, приложившие руку к гибели его маленькой семьи, сейчас корчатся на жарком асфальте в судорогах и в крови, подстреленные своими же или якобы своими же товарищами по оружию. Ловко придумано. Никакого покушения. Все спишется на войну.

Ночью ему приснились родители. Такими, как на старой фотографии из клуба, когда они оба, отучившись в Ленинграде, только приехали в моздокский госпиталь и участвовали в самодеятельности. Отец в черкеске с наборным серебряным поясом и кинжалом, в сафьяновых чувяках с ноговицами и папахой на ушах. Папаха была роскошной, но немного великоватой, с чужой головы, поэтому глубоко надвинулась на лоб и зацепилась за уши. А мама в алой тунике, из-под которой виднелись красные с синим шаровары. А сверху – длинное распашное платье, перехваченное серебряным поясом. У нее были сафьяновые чувяки, такие же как у отца, и расшитая золотом шапочка. Они впервые нарядились в народные костюмы и застенчиво и счастливо улыбались, чувствуя себя преображенными. В этом сне отец обнял мать за плечи и махнул сыну в сторону неожиданно открывшегося вдали моря. Каха вспомнил, что обещал родителям уехать за океан и быть счастливым. Благодарил ли его отец за совершенную месть? Напоминал ли об обещании, которое Каха не исполнил? На душе было неспокойно.