Лидия Скрябина - Дневник ее соглядатая

«Привет, Лалка, забиваем стрелку в «Шезлонге» в восемь, потом решим, где оторваться», – это одна из ее редких подружек Катя.

«Привет, Лал, куда пропала? Мобила отключена», – снова Катя. «Приятно, когда кто-то о тебе помнит. Ладно, перезвоню ей».

Алла открыла комп, почитать мамины заокеанские письма, которые теперь начала милостиво распечатывать, и побродить по Живому Журналу. Попробовала сделать еще одну запись в «Дневнике ее соглядатая».

Долго сидела перед чистой электронной страницей и наконец легко застучала по клавишам: «Каштаны». И снова застряла.

«Прямо наваждение какое-то, – разозлилась она. – Что все это значит? Какое-то заколдованное слово! Так, кто еще, кроме меня, зациклился на этих дурацких деревьях?» – спросила она себя и полезла в Сеть.

Первым в длинном списке обожателей каштанов выскочил сайт некоего ботанического сада «Огород» на проспекте Мира. Там росли пять каштановых разновидностей, включая какой-то реликт. «Где это? Сколько раз проезжала – не видела», – удивилась Алла, от нечего делать порулила взглянуть и обнаружила землю обетованную, жемчужину под спудом, которую действительно с проспекта заметить было невозможно.

Она мгновенно, с первого взгляда влюбилась в этот сад и растворилась в нем, в его тенистых старинных липовых аллеях и избыточных в щедрости цветниках, заплуталась в ветвях могучего, словно из сказки, раскидистого дуба на зеленой лужайке, заигралась с ленивыми золотисто-алыми рыбками в пруду, засмотрелась на пробившие крышу старой оранжереи гигантские пальмы.

Каштаны оказались кодом доступа в райский сад, подсказкой и приветом от покойной мачехи, ведь впервые она встретила их у Стёпы во дворе. «Хорошо бы стать дюймовочкой и остаться тут навсегда, – рассеянно думала Алла, нежась на солнце под куполом благоухающего жасмина, – а на зиму перебираться на летние квартиры в оранжерею под шоколадное дерево».

Теперь почти все дни с книжкой или ноутбуком она проводила не у прамачехи, а в своем саду, из которого не хотелось высовывать нос, тем более что открытый космос за оградой ничем не радовал.

Восемнадцатого июня завалился «Содбизнесбанк», и всех деловых, да и просто людей начало лихорадить. Курсы валют завибрировали. В небе сгустилось беспокойство. С Кавказа передавали новости, похожие на боевые сводки. «Без малого сто лет просвистело со времени дневников Антонины, – вдруг подумалось Алле, – а ведь на этом самом Кавказе мало что изменилось. Советская власть всех на время скрутила, а теперь все вернулось на прежние места. Тот же разбой, та же работорговля, те же ваххабиты и священная война за свободу. Может, это не лечится? Почему бы их не отпустить? Столько уже русского народа положили. Дать независимость и всех кавказцев на территории России автоматически лишить гражданства. Пусть они его наново получают, если захотят. Может, тогда кавказцы, которые держат в стране большой бизнес, сразу бы нашли пути выхода из войны? А уж казна бы как пополнилась!»

На этом государственные мысли иссякали, и Алла, зарывшись в сугроб благоухающего жасмина, который уронил свои ветви прямо на спинку скамьи, читала письма матери:

«Дорогая доченька! Пишу тебе по привычке, не надеясь, что ты отзовешься. Хорошо ли ты сдала сессию? Подходит ли тебе юриспруденция? Отец написал, что ты с ним не видишься и поменяла его фамилию на Стёпину. Надеюсь, в пику ему, а не мне? Я тебя под любой фамилией очень люблю. Правда ли, что он снова женился? Что-то очень уж быстро. Мне жаль Стёпу, вы, по-моему, дружили?

Братья шлют тебе привет и ждут в гости. А может, переедешь учиться к нам? Мы с Майклом сейчас можем себе это позволить. Подумай. Что у вас там происходит? Спокойно ли в Москве?

Целую тебя, моя дорогая девочка. Может, хотя бы фотографию пришлешь? Какая ты теперь?»

«Большая. Большая я теперь, дорогая мамочка, – с привычной злостью подумала Алла. – Что ж, значит, ты со своим Михайло Потапычем можешь себе позволить посмотреть на меня поближе? То ли дело десять лет назад!»

Однако от этих горьких упреков Алла не ощутила привычного толчка ненависти. Всю чернуху оттянул на себя отец. Странно. Что это значит? Что она может выработать только определенное количество ненависти и на всех не хватает?

«Ладно, пошлю ей фотографию, – неожиданно решила Алла и полезла в фотоальбом. Сначала выбрала улыбающуюся перед «мерсом», потом в вечернем платье, потом подумала и послала коллективную, где весь курс на «арбузнике», шуточном приеме в первокурсники, – пусть разбирается, где ее маленькая дочурка. Найдите десять отличий!.. А папашка! Уже наябедничал! Значит, его все-таки проняло, что я стала Милославской! Это вам не Шишакова! Отречемся от старого мира! Отрясем его прах с наших ног!»