Александр Мильштейн - Дважды один

— Нет, в детстве нет. Так, случайные драки. И юность была мирной.

А потом... Я не могу теперь даже точно вспомнить, когда между нами выросла стена. Но вот тебе некоторые этапы. Первый — это когда он начал писать. Второй — когда он посидел полгода в этой лаборатории у Ковальчука. Третий...

— Погоди, погоди, в какой такой лаборатории? Стасик и лаборатория? — Миша сделал большие глаза. А потом посмотрел в дырочку пивной банки. Как в замочную скважину.

— Ковальчук вообще-то звал туда меня, но когда я узнал задачи этой лаборатории, мне перехотелось. А Стасик пошёл, ему это было интересно. Там был тот ещё список тем. От гештальттерапии до «новой онтологии»... И потом — надо же ему было где-то работать. По крайней мере, тогда он ещё так думал. Вот, и после этого... Раньше Стас как-то ещё робел передо мной, когда речь заходила о серьёзных вещах, а после своей «научной» (я согнул пальцы) карьеры решил, что и сам во всём разбирается. Ну прямо схватил бога за бороду. Использовал в речи слова «волновые пакеты», «кошка Шрёдингера», как будто он мог что-то в этом понимать...

— А может, он автодидакт. Мало ли... Выучил функанализ, и пошёл, и пошёл...

— Миша, ты спятил. Стас не знает, что такое интеграл.

— А производная? — улыбнулся Миша.

— Какая там производная. Он не знал, что такое предел!

— Но звучит хорошо, по крайней мере, — не знает пределов!

— Особенно сейчас, когда он пропал.

— Я надеюсь, что ты его найдёшь. Если хорошо поищешь... А как же он тогда работал в этой лаборатории? И что всё-таки это была за лаборатория?

— О, господи, — вздохнул я, — да об этом вообще не стоит говорить. Бред, это был просто бред. Университетский профессор Трофим Дмитриевич Ковальчук, или Петрович, решил открыть лабораторию, которая занималась бы построением квантовой модели основ человеческого сознания.

— Не больше и не меньше, — Голобородский присвистнул. А потом рассмеялся и стал протирать очки.

— Вот именно, — сказал я, — поиск философского камня... Ковальчук, собственно, и был философом, формально, то есть он преподавал диалектический материализм. У вас на физфаке, по-моему, тоже?

— Нет, у нас нет. Хотя я слышал эту фамилию.

— Да, он был довольно известен. И была у него тоска по точной науке. Он мог, скажем, взять интеграл. Простейший. Вот это Стаса и погубило в конце концов. Поначалу они были душа в душу, но когда Стас представил ему доклад о проделанных штудиях, тот не нашёл там ни одной формулы и выгнал Стасика из лаборатории к чёртовой матери.

Миша рассмеялся и сказал:

— Просто я представил себе всё это в лицах.

— Ну да. Стас тогда поехал в Пятигорск к какому-то поэту их направления...

— А всё-таки, что конкретно он хотел делать в этой лаборатории?

— Кто? Стас? Книжки почитать, ну и зарплата...

— Да нет, Ковальчук.

— А-а-а... На самом деле он был ещё безумнее, чем мой брат. Ковальчук болел своего рода холизмом... Он хотел там «философски осмыслить» результаты экспериментов одного биофизика. Эксперименты якобы подтверждали феномен Эйнштейна-Подольского на макроуровне. То есть, у людей, у которых ампутировали конечности...

— Специально? — с ужасом спросил Голобородский.

— Ну нет, я надеюсь. В общем, воздействовали на конечности, которые людям уже не принадлежали, и ловили сигналы в центральной нервной системе.

— Ну и?

— Ну и что-то там они засекали, во всяком случае, им хотелось в это верить. Но ты же понимаешь, что это бред. Это мог делать только человек, который как раз и не понимает квантовую механику. Стас, надо сказать, тоже почувствовал, что это тупик. Почитав Дэвида Бома... Ну да, благо в книжке нет формул... Он, как ни странно, кое-что понял. «Всё, — сказал он тогда, — у меня теперь нет нервов, один только принцип».

— Вот видишь, не такой уж он и глупый.

— Так ведь это когда было, — вздохнул я, — в юности, сразу после университета. Нет, после моей защиты. Но всё равно... С тех пор он успел сильно отупеть. Я думаю, он уже давно догнал Ковальчука.

— Может быть, они вместе решили вернуться к старой теме? — сказал Миша. — Как раз в Израиле сейчас подходящее место, нет? Такой вот чёрный юмор ты мне навеял. И ещё на ночь...

— Прости. Выкинь из головы. Всё это бред собачий. Почему я вообще вдруг упомянул Ковальчука?

— Я спросил, когда у вас со Стасом стали портиться отношения. А что Ковальчук, ты не знаешь, как далеко он во всём этом продвинулся?

— Куда он мог продвинуться? Это же тупик. Он всё это давно оставил, конечно. Как-то в одном журнале в интернете я видел его комментарии к шизоанализу Делёза...