Павел Верещагин: Арбалет

— Между прочим, Таиланд показывают, — заметила она. — Сам же говорил как-то, что там интересно.

— Так интересно самому побывать! А не слушать рассказы о том, какого вкуса там вино и как пахнет цветущий бамбук! — рассердился Бурцев.

Жена хотела было что-то возразить, но, подумав, промолчала, чтобы не подливать масла в огонь.

— Что? — с вызовом обернулся к ней Бурцев.

— Ничего, — ответила жена.

Она стала к раковине и пустила воду на стопку посуды.

— Эх, ну что за жизнь!.. — с чувством проговорил Бурцев и стукнул по раме кулаком.

Потом он махнул рукой и направился прочь из кухни.

— Ты куда? — бросила вслед ему жена.

— Туда!

Бурцев прошел вглубь коридора и толкнул дверь в комнату дочери.

В комнате у пятнадцатилетней дочери работал свой маленький телевизор. На экране нервный диджей с оранжевым хохлом на голове самоуверенно молол в камеру что-то на сленге и в такт словам потряхивал перед лицом растопыренными пальцами.

Дочь, очень похожая на мать, такая же невозмутимая и красивая, рассеянно, в полглаза наблюдала за диджеем и красила ногти — каждый ноготь в свой цвет.

— Та-ак! — сказал Бурцев. — И эта тоже с утра пораньше у телевизора.

Дочь подняла на Бурцева неглупые спокойные глаза. В этих глазах стояло задумчивое твердое выражение, так знакомое Бурцеву по глазам жены.

— А что еще делать? — рассеянно спросила дочь.

— Уроки делай.

Дочка удивленно уставилась на отца, потом потянулась и сказала со снисходительной улыбкой:

— Ты что, Бурцев, заболел? Какие в субботу с утра могут быть уроки?

Бурцев и сам понял, что сказал глупость. Суббота есть суббота, выходной день. Только ненормальный с утра пораньше садится за уроки.

Он нахмурился.

— Сходи куда-нибудь… Зачем торчать дома целыми днями?

Дочка лениво посмотрела в окно, на хмурый неприглядный денек.

— Куда сейчас пойдешь… — справедливо заметила она.

— Как куда! Мало ли хороших мест! В театр, например… Или, там, в музей…

Дочка весело посмотрела на сердитого отца.

— Издеваешься, Бурцев? Кто же в наше время ходит в музеи? Одни ботаны.

— Какие еще ботаны? — строго спросил Бурцев, хотя и сам знал, что дочка и ее приятели ботанами или ботаниками зовут сверстников, которые усердно учатся, слушаются взрослых, читают книжки и не принимают участия в общих развлечениях.

— Ботаны — это те, у кого шансов нет, — пояснила дочь.

— На что нет шансов?

— Ни на что! Они целыми днями сидят за книжками и уроками, и нормальные люди их избегают.

— Нормальные люди — это те, у кого шансы есть, — догадался Бурцев.

— Да.

— А у тебя, конечно, шансы есть?

— Конечно есть!

Дочка с демонстративной небрежностью пожала плечом и опять уставилась на экран.

— Бурцев, не заводись, — предупредила она.

Бурцев, почувствовал, что закипает.

— Ты как с отцом разговариваешь! — возмутился он. — И вообще, какой я тебе Бурцев! Что за манера звать отца по фамилии!

Не отрывая глаз от телевизора, дочка расплылась в нахальной улыбке.

— А как тебя еще называть? — снисходительно спросила она. — Папочка? Папуля? Это тебе не идет. Ты у нас — Бурцев!

Бурцев почувствовал, как за его плечом встала жена, привлеченная разговором на высоких тонах.

— А почему мать у тебя в кармане сигареты нашла? — спросил он.

— Я же говорила, это не мои.

— А чьи?

— Машки Булкиной.

— А почему у тебя в кармане лежат сигареты Машки Булкиной?

— Она специально мне отдает, чтобы ее предки не нашли. Потому что ее предки — сильно злые!

— А мы, значит, добрые?

— Вы — добрые! — расплылась в улыбке дочь.

Бурцев обернулся к жене.

— Вот!

— Что?

— Вот оно — твое воспитание!

Жена не ответила.

— А что это за стриженый тип, с которым ты вчера до полночи сидела на лестнице? — Бурцев опять обернулся к дочери.

Дочка насторожилась.

— Так… Один парень… — сквозь зубы процедила она.

— Ну и тип! Зона по нему плачет. Сколько ему лет? Двадцать пять?

Дочка помедлила. И на ее лице начало проступать знакомое выражение материнского упрямства.

— Восемнадцать, — отозвалась она.

— А тебе всего пятнадцать!

Бурцев почувствовал, что задел дочь за живое.

— А зачем же водиться с малолетками… — нахально взглянув ему в глаза, спросила дочь. — Они еще ничего не умеют…

— А что они должны уметь?

— Как — что? То самое… Ты что, Бурцев, маленький? Не знаешь, откуда дети берутся?

Бурцев почувствовал, что начинает задыхаться.