Светлана Талан - Надежда

– Нет. Я ничего не забыла, – ответила она, витая мыслями где-то очень далеко.

Итак, я спала последнюю ночь в доме, где родилась и стала Гадким утенком. Конечно, я не могла уснуть. Шторы на моем окне не были задернуты, и в комнату заглядывала любопытная круглолицая луна, знающая все о наших замыслах. В моей голове, словно фильм о чужой жизни, проносились воспоминания. Сначала вынырнуло из памяти раннее детство, когда мама была здорова и водила меня в садик. Потом я вспомнила, как отец купал меня, без трусиков клал спать в свою постель и трогал меня в паху. Вспоминалась мама, лежащая на кровати с окровавленной головой, и многое другое… Скоро все закончится, а потом забудется, как ночной кошмар. Я ненавидела этот дом, пропахший едким табачным дымом, со всеми его старыми шкафами, пожелтевшими допотопными обоями, старыми шторами и начищенными кастрюльками. Все здесь напоминало о плохом. Он представлялся мне источником несчастий, страха, унижений. И надо было сделать все возможное, чтобы никогда сюда не вернуться.

В своей комнате не спала мама. Было слышно, как то и дело скрипят пружины старой родительской кровати, но я не стала идти к ней, решив предоставить возможность побыть последнюю ночь наедине со своими мыслями. Когда за окном забрезжил рассвет, я достала заранее подготовленную маленькую отвертку и тихонько, на цыпочках, прошла в кухню. Мама под утро уснула, и я могла спокойно сделать то, что задумала.

Дотянувшись рукой до счетчика на электрощите, я нажала поочередно на две желтые кнопки. Они издали громкие щелчки, и я замерла, прислушиваясь, не проснулась ли мама. В родительской спальне было тихо. Став на четвереньки, я пробралась к холодильнику, стоящему у окна, и отодвинула штору, за которой пряталась розетка. Вытащив из нее вилку холодильника, я стала вывинчивать шурупы. Я быстро орудовала отверткой, словно занималась этим всю жизнь. Сняв корпус розетки, я ослабила контакты так, что они почти болтались, а потом поставила на место корпус розетки и включила холодильник. Убедившись, что шторы касаются розетки, я нажала на кнопки на счетчике. Холодильник, недовольно буркнув, заработал.

«Надеюсь, что я все сделала правильно и это сработает», – подумала я и пошла прятать отвертку. Теперь можно было идти будить маму.

Мы с ней стащили с чердака тяжелые сумки, молча оделись, попили чаю. Было такое ощущение, будто мы собирались съездить за продуктами и к обеду вернемся домой. Я ободряюще подмигнула маме и сказала:

– Не забудь записку оставить.

– Я помню, – тихо, почти шепотом сказала она, словно в доме был кто-то третий, способный подслушать наш разговор.

Мама достала свое письмо и, погладив его рукой, положила на стол. В это время в розетке за холодильником раздался треск, и я испугалась, что мама обратит на это внимание, но она витала мыслями где-то далеко отсюда. Я положила в сумку сверху сарафан и блузу, завернув в них свои большие очки. Я не знала, понадобится ли мне все это когда-нибудь, но времени на раздумья не было. Окинув последний раз взглядом наше жилище, я не испытала сожаления, ведь я оставляла здесь все плохое и была полна радужных надежд.

– Идем? – сказала я маме.

– Пора, – согласилась она. – Присядем на дорожку. Говорят, это к удаче.

Я присела на краешек стула, прислушиваясь к тихому потрескиванию в розетке.

– Нам надо спешить. – Я поднялась и взяла в руки тяжелые сумки.

Мама заперла входную дверь и положила ключ под коврик на крыльце.

На вокзале у нее был отрешенный вид, она безразлично смотрела куда-то в пустоту. На мгновение меня охватили сомнения: а правильно ли я поступаю? Но я тут же их отбросила. Я покидала ненавистный дом, навсегда оставив здесь Гадкого утенка – несчастного, униженного, некрасивого. Мне удалось вырвать маму из лап зверя, а в городе меня ждал добрый и надежный Юра. «Все прекрасно!» – сказала я себе и шагнула к вагону, увлекая за собой маму. Она покорно, словно шла на эшафот, поднялась по ступенькам в вагон и бросила тоскливый взгляд туда, где так и не стала счастливой. В купе она сразу уселась и сложила руки на коленях.

Я пыталась поговорить с мамой, но она отвечала невпопад, и я оставила ее в покое. Только спустя часа три я заметила, что в грустных глазах мамы появился живой интерес к мальчику лет шести, сидевшему напротив. Ребенок ехал со своей бабушкой, и сначала ему не было скучно. Он был занят тем, что лазил, как маленькая обезьянка, вверх-вниз, с полки на полку, и с интересом смотрел в окно, не доставляя особых хлопот дремлющей бабушке. Но вскоре ему эти занятия наскучили, и он пошел бродить по вагону, с нескрываемым любопытством рассматривая всех без исключения пассажиров. Иногда он прибегал с сияющим лицом и радостно клал на столик яблоки, конфеты, виноград – все то, чем его угостили новые знакомые.