Даниэль Кельман - Магия Берхольма

Почему? Это доставляло мне удовольствие? Едва ли. Я собирался показывать кому-то фокусы? Вообще-то кет. Пожалуй, я хотел понять, какая возможность медленно воплощается, обретает очертания в отдаленном будущем, хотел понять, что скрывается за не дающей мне покоя математической констелляцией, за двумя параллельными прямыми, жаждущими соприкосновения в туманной бесконечности…

Со временем я открыл для себя настоящие книги. Книги, в которых не было иллюстраций, одни только холодные технические схемы. Книги, написанные отстраненным и безличным языком, даже наводящим скуку своей сухостью. Книги со сложными фокусами. С трудными приемами. Утонченным и неожиданным должен быть сам трюк, а не его описание. Я прочитал «Искусство обмана» Яна ван Роде, шедевр Дьябелли [19]об использовании мнимых отражений, ученый труд Либрикова [20]о манипуляциях с цветом. А еще классический трактат Джованни ди Винченцо, почти все книги Дея Вернона, [21]совершенно непревзойденную книгу Хофцинзера [22]и, наконец, щедрый рождественский подарок Берхольма, мучимого угрызениями совести, – четырехтомную «Энциклопедию искусства иллюзий» XVIII века, оригинальное издание с нераскрашенными гравюрами на меди и с головоломно запутанным указателем.

Без ложной скромности, я был талантлив. Простейшими приемами: листовкой и подменой колоды, подтасовкой [23]и тому подобным – я овладел очень быстро. Как и всем остальным, мне пришлось потрудиться над филировкой, [24]пальмировкой, [25]вольтом. [26]Вольт – он заключается в том, что карту нужно снять незаметно, а скрыть это можно только высокой скоростью. Лишь много лет спустя он стал получаться у меня безупречно, и тогда это мне уже не пригодилось, потому что я перестал работать с картами.

В ту пору, в школе, я очень редко показывал кому-нибудь фокусы. Иногда, будучи неуверен в возможном действии, я показывал какой-нибудь трюк Жану, а иногда Бобу Уильямсу, наследнику ирландской династии производителей виски. Но я мог бы обойтись и без того. Как известно, существуют шахматисты, увлеченные составлением шахматных задач, – они не притрагиваются к шахматной доске и не выносят турниров, тяжелодумных – кто кого пересидит – размышлений наперегонки, когда соперники облокачиваются на стол и нахмуривают лоб. Они читают шахматные задачи в газетах и, не отягощенные противником и не ощущая никакого иного напряжения, кроме воздействия шахматных фигур друг на друга, мысленно разыгрывают блестящие партии (хотя мне вообще непонятно, как шахматные партии могут быть блестящими), а в тепловатой реальности заполняют формуляры, косят газон или складывают кораблики из бумаги. Подобным же образом то, что я делал, можно назвать составлением магических задач. Если мне удавалось что-то необычное, я бывал доволен тем, что я это видел. Овладев спустя некоторое время основными приемами, я стал выдумывать эффекты и конструировать цепочки элементов, создававших тот или иной трюк. Две школьные тетради в клетку я исписал своими заметками, а толстый, в кожаном переплете, дневник – самостоятельно разработанными фокусами; черной тушью, четким почерком, без единой кляксы. Некоторые из них потом действительно оказались полезными, и я включил их в сборник «49 трюков». Забавно сегодня их перелистывать: как ни странно, они кажутся довольно изощренными; они созданы новичком, еще не обладающим настоящим чутьем, но все предчувствующим тоньше, чем можно было бы ожидать. «Четырехкратный обмен картами», фокус, ставший впоследствии классическим компонентом «волшебных ящиков», я разработал именно тогда. Ни один трюк, изобретенный мною позднее, не подходил столь удачно для антологий.

Но зачем все это?

Да, я должен тебе ответить. Но это будет нелегко. Ну хорошо, превращаюсь в университетского профессора. Набираю побольше воздуха в легкие. Будь внимательна, следи за каждым моим движением, не пропусти ни одного слова. Это довольно сложно.

Предположим, я дал кому-нибудь выбрать карту. Он должен запомнить ее, потом вернуть в колоду. Потом взять вторую карту и положить перед собой на стол. Громко и отчетливо назвать достоинство «своей» карты, которую он запомнил, а потом перевернуть ту, что лежит перед ним. Это та же самая карта.

В общем неплохо. Простой эффект. Что произошло? Кто-то выбирает карту и откладывает ее, он возвращает ее к остальным, он не может ее найти. Потом он берет другую, безразлично какую, наугад, любую из безымянного множества, и, к своему удивлению, обнаруживает свою карту; она вернулась к нему. Это противоречит теории вероятности, это нелогично. И все же: разве в каком-то смысле не совершенно понятно и правильно, что это та же самая карта; разве это не разумный исход?