Александр Мильштейн - Серпантин

На груди у барда висела старая белёсая гитара. «Ленинградская фабрика музыкальных инструментов. Цена семь рублей сорок копеек... Удивительный для такой цены звук... Впрочем, уже лет тридцать, как сняты с производства», — подумал Доплер. «Что это значит — купить песню?» — спросил пузатый пассажир в пляжных трусах с пальмами. Человек в штормовке подошёл к нему вплотную и сказал: «Это значит, что я вам спою песню, а вы мне за это заплатите». «А чё это я должен платить?» «Я вам объясню. Вот вы сегодня завтракали?» «Завтракал». «А я нет. И даже не обедал». «Ну и чё теперь? Ужин тебе свой отдать? Так ты же не враг, я надеюсь? Проходи, старичок, шевели ножками, может, дальше кто купит... Песню!.. Чего только не придумают, просто пиздец какой-то...»

«Это — как если б я снимал „Записки князя Нехлюдова“, — подумал Доплер, — не в Люцерне... Да, он — не итальянец... Бывший научный сотрудник... Судя по взгляду, старший... Или ведущий...» Когда он подошёл, Доплер сказал: «Я куплю. Сколько стоит?» «Сколько не жалко». Доплер достал из кошелька купюру и тут вдруг заметил, что все спешно садятся в поезд. «Простите, — сказал он, — но если я буду слушать песню, я здесь останусь... Нет-нет, деньги ваши, всего доброго, до свиданья!» Доплер запрыгнул на подножку и помахал оттуда рукой. Человек в штормовке стоял с гитарой наизготовку и смотрел вслед уходящему поезду.

Доплер пошёл по тамбуру, остановился, расправил носком туфли завернувшуюся дорожку. Он почему-то медлил идти в купе. Мысленно он шёл ещё по платформе... Выкрикивая: «Вот вы, девушка, знаете, что женщина без прошлого — это всё равно что мужчина без будущего? Купите себе прошлое!»

Сначала он думал, что это можно сделать, просто показав ей фильмы. Не всё, но какую-то часть. Он, конечно, не надеялся, что Лена сможет всё осилить... И при первом же просмотре понял, что был прав: Лена просто уснула, положив голову к нему на плечо...

Доплер долго сидел, не шелохнувшись, смотрел на экран и думал, что все эти фильмы теперь — всё равно что его воспоминания. Или даже не воспоминания, а старые сны, их теперь никто не может увидеть, кроме него самого...

Лена отчаянно оправдывалась: «Я всегда засыпаю во время сеанса. Любого, даже если он мне очень нравится. Не только перед телеком, я и в кинотеатре засыпаю всегда, середину поэтому никогда не вижу, только начало и ещё иногда — конец...» Доплер смеялся и говорил: «Глупенькая, это же на самом деле ужасно старые и скучные ленты. Смотреть их только потому, что я их снимал, не стоит. Всё, что в них осталось, это разве что фон. В сущности, его я и хотел тебе показать. Сопки вокруг Тихой бухты, скалы под Новым Светом... Ты же никогда не была на море... Знаешь, сколько фильмов было снято на фоне тех скал? Больше двухсот».

— Ты?!

— Да нет, я имею в виду: всего. Моих восемь.

— Тоже не слабо... Доплер, а зачем ты говоришь, что только море и сопки? А как же актёры, не говоря уже о твоей режиссуре?

— Всё выцвело, выдохлось, испарилось. Всё. Осталось только то, что я тебе сказал... Знаешь, один японец, я сейчас забыл фамилию, делает такие снимки: ставит камеру в кинотеатре с выдержкой, равной продолжительности сеанса. Или чуть больше, потому что на негативе в процессе что-то отображается... Как будто треки элементарных частиц... Это зрители приходят, рассаживаются, экран наполняется... Догадайся, что в итоге получается. На фотографии.

— Я не знаю. Ну что?

— Пустые кресла и белый экран... Он потом ещё делал морскую серию. Тысячи фотографий морской глади...

— Но ты ведь не японец, Доплер.

— Слушай, я сейчас подумал — зачем нам смотреть на кусочки скал, обрубленные рамкой? Если мы можем увидеть их целиком?

— Что ты имеешь в виду?

— Что мы завтра едем туда, где это снималось! Я хочу всё заново увидеть — вместе с тобой.

Доплер стоял в тамбуре у приоткрытого окна, ветер играл с его длинными седыми прядями. За окном быстро темнело. «На самолёте иногда можно обогнать ночь», — подумал он.

Но это был поезд, и Доплер уже замечал огоньки, как-то рано вспыхнувшие, казалось, посреди голой степи... Или что-то там было перед этим, какие-то хутора... Быстро ставшие невидимками... Ещё только смеркалось, а они уже превратились в огненные многоточия...

«Приедем к морю, — думал Доплер, — и не надо больше этих слов... Ну да, первый импульс был такой, увидеть всё заново... Её глазами... Не отхлёстанными плёткой дней...»

Доплер дёрнул ручку, дверь купе отъехала.

— В одном рассказе моего знакомого писателя... — сказал Доплер прежде, чем подумать.