Александр Мильштейн - Серпантин

— На барабане, — сказал Линецкий. — Шучу.

— Зачем же ты так шутишь? У нас как раз Мансур куда-то запропастился — некому играть на бонгах...

«Беги, кролик, беги, — думал Линецкий, когда она на самом деле подвела его к бонгам, — в обратном направлении... Путь вверх и путь вниз — один... Значит, и в ту же самую реку... ещё можно вступить... Имя реки — река...»

Он вспомнил, как в детстве ему принесли живого кролика... И как отец подсунул кролику жестяной барабан, как кролик сразу же стал стучать лапками...

Линецкий совершенно ясно увидел, как белый кролик стучит в барабан...

И вместо того, чтобы побежать — как кролик, ударил — в шутку, что ли — как кролик — в один бонг, в другой... Потом положил на один ладонь и ребром другой — рубанул...

— Ну вот, — удовлетворённо кивнула девушка...

Лицо её вдруг изменилось, она выпятила вперёд нижнюю челюсть и сильно взмахнула рукой...

Линецкий снял свою сетчатую майку... Как с раны марлевую повязку...

Сбросил с ног шлёпанцы...

И стал прыгать...

Ноги его быстро перемещались по полу... Как у боксёра... Веса пера...

А руками он колотил бонги...

Поглядывая вверх — на вращающийся череп...

Линецкий бил в тамтамы, передавая по цепочке... Сообщение... О том, что позавчера сошли на берег... Пришельцы... Способные... наводить... тень на плетень...

— Правда, это — необыкновенный концерт? — сказала Лена.

— В том смысле, что музыканты похожи на «образцовских» кукол? — улыбнулся Переверзев.

— Да нет... Разве что тот, который на бонгах...

— Это мой друг.

— Правда?

— Я вас познакомлю. Знаешь, я однажды видел настоящего «образцовского» музыканта... Ну, прямо «соло на водобачковом инструменте»... Он стоял в переходе метро — негр в сером плаще, надетом на голое тело — и играл на верёвке, которая была привязана к палке, а палка — ручка от швабры — была поставлена на металлический таз... И он дёргал за эту верёвку и пел о том, как он нас всех любит — всех людей... И все люди бросали ему деньги — я ни разу не видел, чтобы столько кому-то бросали... Ни одной монеты не звякнуло о его медный таз, только купюры летели, и я тоже бросил, хотя с деньгами у меня не ахти как... Это было в другой стране... У моего друга сейчас точно такое выражение на лице, как у того негра...

А тем временем девица в чёрном трико и малиновом платочке, повязанном вокруг головы, представляла музыкантов, и они по очереди кланялись и брали аккорд...

«Ваня Жук, — кричала она, — соло-гитара, город Москва», «Сеня Шевцов, бас-гитара, город Симферополь»... Когда дошла очередь до Линецкого, она закричала: «Мансур, бонги... Вселенная!»...

Музыкантов заставили играть на бис...

Но милиционер, как по команде, вошедший в кафе, потребовал, чтобы музыканты замолчали, потому что время перевалило за полночь...

«А время — это отношение бытия к небытию!» — Линецкий увидел эти слова — как в комиксе — в бульбочке возле милицейской фуражки...

Музыканты продолжали играть... Милиционер, довольно быстро разобравшись в проводах, резко потянул один из них... И наступила тишина...

Но через секунду Линецкий снова застучал в тамтамы — теперь уже соло...

Милиционер думал было подойти к нему... Но почему-то замешкался...

— Так вот о чём твоя диссертация... А я никак не могла понять... Я только вспомнила, что такие фигурки были на стене физкультурного зала в моей школе... Вся стена была в них... Это были комплексы упражнений... И однажды эта стена рухнула — от ветра, повалилась вовнутрь... Ну да, представь... Фигурки, которые были на неё нанесены — краской, все посыпались... Вот и всё... Смотри, народ уходит... Пошли и мы — гулять! — сказала она и взяла своего друга за руку. Он сложил общую тетрадь, положил её в кулёк. Они расплатились, перешли с бетонных плит на гальку и пошли вдоль моря в сторону Хамелеона...

Линецкого вела за руку Маша... Он увидел в толпе Переверзева, но подходить не стал... Мало ли кого он теперь видел...

Был даже один верблюд, поэтому Линецкому казалось, что целый караван идёт по тропе между холмов, которые в свою очередь были похожи на верблюжьи горбы...

Маша шла босиком и крепко держала Мансура за предплечье...

Сразу за ними шли три полуголых парня с рельефной мускулатурой, озаряемой вспышками пламени...

Дальше белел небольшой отряд интеллигенции...

Больше мы ничего не будем говорить...

В море разбегаются световые круги, природу которых объяснить уже невозможно...

Потому что даже наш человек... Водный и бестелесный... Выйдя на сушу... Идёт, освещая подводным фонариком вьющуюся между холмов тропу...