Так он приполз к Вере, с которой вот уже который день творится что-то странное... Не имеющее никакого отношения ни к любви... С одной стороны... Ни к гуманитарной миссии, с другой...
Он вспомнил статью в «Science», которая называлась «Конец обезьяньего театра»... Шопенгауэр называл секс «обезьяньим театром»... Статья была посвящена новой тогда «виагре»... Утверждалось, что теперь, после её изобретения, театр закроется...
«Может быть, и так, — думал Линецкий, — цирк уехал, клоуны остались... И я — один из них...» Он никогда не пробовал таблетки... Просто полз всё время в одну сторону...
«И всё-таки это лучше, чем каменные гениталии, — думал он, — пятого мыса... Или четвёртого... Можно ведь было и в такое упереться, если всю жизнь ползти в одном направлении... Если моё либидо действительно было связано не с животным магнетизмом женщины, а с её расположением... И не столько даже ко мне, сколько по отношению к полюсам Земли... Так лучше уже пусть будет живая Вера, — говорил себе Линецкий, — во всяком случае, пока суть да дело... Не такой уж я „мужчина лёгкого поведения“... Но так получается, что теперь делать...»
Плавали они тоже вместе, и ночью в воде он иногда думал, что это уже не шутки... Она оплетала его, когда они плыли далеко от берега... Она была выше его чуть ли не на голову и длиннее во всех направлениях... Линецкий чувствовал себя в воде особенно маленьким и беззащитным, ему казалось, что Вера в конце концов в буквальном смысле утянет его на дно... Но каждый раз они чудесным образом оказывались на берегу... Сидели у костра... Переверзев молчал, Ольга тоже, было такое впечатление, что все что-то понимают, что-то уважают, чему-то отдают должное... Это отношение окружающих раздражало его... Хотя он же сам послал Переверзева подальше, когда тот в самом начале предложил что-то совместное... «Не строй из себя группенфюрера», — сказал он, и Переверзев, пожав плечами, отвалил... А потом вдруг — монолог Ольги в «Малибу»... На который Линецкий смог только — в свою очередь — пожать плечами...
Через день после этого разговора Веры рядом с ним утром уже не было.
Он выполз из скомканного брезентового гнезда, подошёл к морю, оглянулся и увидел, что и чёрно-красной бабочки на холме уже нет...
Он зачем-то ездил в Феодосию, подходил к московскому поезду... Как бы для очистки совести... Хотя что-что... И чья-чья... А уж его-то совесть была чиста, не правда ли?
Девушек на перроне он не нашёл... Может быть, они перелетели не в Москву, а на другой холм...
Погода испортилась, шёл затяжной дождь... Он хотел было уехать, стал собираться... Но потом передумал... От отпуска оставалось ещё две неизрасходованные недели, кроме того, он ведь так ничего и не понял... Как жить дальше... С кем и зачем... Переверзева погода не пугала, всё равно он был большей частью в воде... Или спал с Тамусей — огромных размеров девочкой из Нижнего Новгорода... У неё, похоже, было начало слоновьей болезни, но Переверзев действительно не придавал значения внешности...
Вообще, в этом «волнорезе» всё было не так просто... Что он там рисовал на самом деле в своей тетрадочке? Иногда казалось, что что-то такое происходит при этом с пространством перед ним... Оно — вот именно раздваивалось... Линецкий подумал, в частности, что он теперь может себе представить, как ужаснуло бывшую жену Переверзева известие о том, что где-то есть дубль его семьи, и, стало быть, её двойник... Он сам, когда наутро увидел, что у сестры милосердия раздваиваются ноги... Мельком подумал, что Переверзев загнал его всё-таки в угол... Пятый угол, пятый мыс... Волны мылись о мысы... «Шизофрения — вирусная инфекция, передающаяся так же, как грипп», — вспомнил Линецкий статью всё в том же журнале... Доктор, сделавший это открытие, стал лечить больных с помощью переливания крови... Он утверждал, что более чем успешно — результаты были в два раза лучше, чем при использовании традиционных методов... «В наших мозгах полным полно вирусов!» — сказал доктор в интервью и, по словам журналиста, состроил при этом такую страшную гримасу... Шутник... А кто не псих? Но как бы то ни было, можно было не сомневаться, что физруку с Тамусей тепло... Что при такой погоде и было самым важным. Наверно, поэтому он и выбрал эту живую печь... Одно время была даже такая присказка: «Ебать Тамусю!» Линецкий вспомнил, что Глебов, его школьный приятель, одно время произносил это по любому случаю... «Так что физрук спит не просто с очень большой девочкой... Но с нарицательной сущностью... А Глебов покончил с собой... Но при чём тут Глебов... На самом деле там — в присказке — была вовсе не Тамуся... Я вспомнил... „Тулюся“ там была, или даже „ту Люсю“, как-то так... Уезжать пока не хочется... А что, если перебраться на частный сектор?»
Читать дальше