Иржи Грошек - Файф-о-клок

– Хвала Всевышнему! Теперь я лично могу поблагодарить Бога за все его милости! Спи-спи, дорогой Создатель! Отдыхай спокойно после трудов праведных!

Вот и вся история, слава богу…

Двадцать третьего июля я редактировал эту рукопись – от «Папы Ромы» до половины шестого. Итого: семьдесят две тысячи знаков, не считая пробелов. «Жили-были четыре персонажа – Писатель, Читатель, Редактор и Поджо Браччолини. Каждый со своими прибамбасами. И ничего их не объединяло, кроме одного романа…» То есть абсолютно самодостаточное произведение, где главный герой – текст, по которому ползают фантастические твари, словно суматранские вараны. Это к вопросу о прототипах… Вдобавок автор периодически западал на литературу: какое, мол, это странное занятие – брать из алфавита буквы и приписывать людям собственные мысли.

«А вам не кажется, что „папа“ – это Роман в виде литературного жанра? – издевался автор над читателями. – Отсюда каждый писатель – это сукин сын Романа… И когда мне делать будет нечего – я опишу Папу Рому со всеми его столкновениями. Нравственными и человеческими, личностными и социальными…»

– Скорее бы! – пробурчал я.

Потому что почитай три главы автор переливал из пустого в порожнее, добросовестно выполняя договор с издательством: «Произведение должно удовлетворять следующим условиям: объем не менее десяти авторских листов, иначе – в морду!» Попросту говоря – надо нашлепать четыреста тысяч закорючек. Иначе ваш бред не может считаться произведением.

«А что такое правда жизни? – продолжал разглагольствовать автор. – Это самое примитивное мнение об окружающем мире. А я воссоздам Папу Рому без подтяжек в виде пресловутого реализма!»

– И без штанов, – охотно поддакнул я.

Это к вопросу о выпирающих достоинствах современной литературы… Недавно я обнаружил в одной аннотации, что «автору удалась утонченная стилизация под готический роман с выведенным на первый план эротическим подтекстом…» Плачь, Вальтер Скотт! Рыдай, Чарли Диккенс! Вам не вывести никакого подтекста на первый план!

«Что может сказать Полифем о романе? – явно потешался автор. – Что „черненькая овечка – это пролог, а беленькая – эпилог!“ Однако слепой гигант – массовый читатель – шарит в поисках Улисса и, разумеется, попадает в навоз. „Ну и как тебе это произведение?!“ – спрашивают у Полифема братья-циклопы. „Лучше и не спрашивайте! – отвечает Полифем. – Это произведение нельзя читать по методу Брайля!“ Он открывает выход из пещеры и снова щупает овечек. Потому что, по его представлению, роман состоит из шерсти и жалобно блеет, и тридцать четыре барана – это большая литература, а две козы – малая проза. Тогда зачем Полифем ищет хитроумного Улисса?! Мол, где же смысл этого литературного произведения? Откуда у Полифема такая настырная уверенность, что Улисс еще в пещере?! И тем не менее Полифем важно поплевывает на пальцы и переворачивает очередную страничку. Где Улисс?! Нет Улисса! Один козлиный навоз!»

Этот пассаж мне напомнил телевизионную передачу, когда столичный корреспондент заехал в далекий кишлак и между прочим спросил у аксакала: «А как зовут вашего ослика?» «Ишак!» – гордо отвечал аксакал…

«А что такое литература? – не унимался автор. – Мне кажется, это древняя игра „Поди поймай автора“…»

На этом текст обрывался, и мне стоило побеспокоиться о продолжении. То есть пойти поймать автора и выбить из него недостающие закорючки… В одной главе он корчил из себя чеха, во второй – представлялся русским. После чего переписывал первую из фацеций [3]Поджо Браччолини с целью поквитаться за Корнелия Тацита… И вот она, настоящая тайна творчества! Разговаривает автор с Богом или лепит все что взбредет в голову?!

– Сейчас я выведу тебя на чистую воду, – пробормотал я, взял записную книжку и отыскал между «Анной» и «Машей» номер домашнего телефона автора.

– Это Карловы Вары? – на всякий случай уточнил я. – Здесь булькает чешская литература?

Не знаю, что делали на другом конце провода, да только со мною не разговаривали.

– Алло-алло! – представился я. – Вас беспокоит телефонная компания! Вы не внесли абонентскую плату за прошлый месяц!

– В каком переносном смысле? – отозвался Автор.

– Он еще спрашивает! – возмутился я. – Где очередная глава, борзописец?!

– Нету! – признался Автор.

И с места в карьер – стал разводить Алексеевские равелины, мол, современный роман это могучее фортификационное сооружение! С пушечками. И за два дня – нипочем не отольешь…