Иржи Грошек - Большая реставрация обеда

– Простите, – спросил я у первого встречного продавца, – а где у вас полки с Йиржи Геллером?

– Полки?! – несказанно удивился продавец. – Кажется, есть три книги в отделе «Животноводство».

– А почему Йиржи Геллера поместили в этот отдел?! – возмутился я. – Он разве пишет о скотоложстве?!

Общаясь инкогнито, я поминал Йиржи Геллера только в третьем лице. До выяснения некоторых обстоятельств – предполагают мне чистить морду за весьма прозаические произведения или нет.

– Ну, понимаете, – принялся разглагольствовать продавец, – с Йиржи Геллером возникло недоразумение. Чех он или не чех? Мужчина он или женщина? Если Йиржи Геллер чех, то надо определить его в чешскую литературу, рядом с Гашеком. А если не чех, то надо нести Йиржи Геллера в отдел женской прозы и сентиментального романа. Тогда мы подумали и поставили Йиржи Геллера на полку «Животноводство», чтоб не вводить покупателей в заблуждение.

– Разумно! – похвалил я сотрудников этого магазина. – Но ваши определения попахивают половыми и расовыми предрассудками. И никак не связаны с литературой!

– А вам-то что?! – огрызнулся продавец.

Тут я приосанился, выдержал театральную паузу, вытащил из кармана курительную трубку и заявил:

– Я Йиржи Геллер!

– Здесь не курят! – сказал продавец. – И не возникают!

– Это писательская принадлежность, – пояснил я по поводу трубки. – А что вы имели в виду, когда говорили, что здесь не возникают?

Обычно писателя расценивают как худосочного. То есть филологически предрасположенного человека, который оперирует только словами. А это далеко не так! И продавец быстро понял свою ошибку.

– Ну, в смысле, у нас в магазине не возникают писатели вдруг ниоткуда, – пояснил он, – а только по предварительной договоренности. Погодите, я все устрою.

И скрылся в недрах своего магазина. Чтоб через пару минут появиться в сопровождении плечистого охранника.

– Ну?! – спросил продавец. – Кто теперь здесь Йиржи Геллер?!

Тут я заметил, что этот работник торговли держит в руке мою новую книгу, страниц на восемьсот, и угрожающе ею помахивает. А умный охранник подбирается ко мне сбоку со вторым томом. И если тщедушному продавцу я мог легко доказать свое авторство, то с охранником пришлось бы долго объясняться, что я пишу под псевдонимом. И еще неизвестно, под какой фамилией меня будут хоронить.

– Господа! – заявил я, понимая, что назревает текстологический диспут. – Мне кажется, вы находитесь в состоянии аффекта! Конечно, не каждый день к вам в лавку заглядывают известные писатели. Однако не надо так бурно реагировать и размахивать моими произведениями! Кстати, там есть фотографии автора! И, если вы не будете заламывать мне руки, я готов поставить на них свой автограф.

– Вот еще, – возмутился продавец, – книги портить! Они, между прочим, денег стоят! А фотография Йиржи Геллера на твою гнусную рожу похожа как свинья на быка!

– Уточните, пожалуйста, кто есть кто?! – вякнул я.

– Пожалуйста! – отвечал продавец. – Йиржи Геллер – красавец-гусар, двухметрового роста, интеллигентный и остроумный мужчина. А ты, пузатый, картавый, плюгавый и необразованный дебошир, лучше проваливай отсюда! А то мы полицию вызовем!

Так что в тот день я не купил своих произведений и не пристроился между Джойсом и Фаулзом…

Художественный образ – это умышленное искажение действительности!

Когда от меня ушла приятельница, я решил завести себе верного друга – собаку или жену. Однако в цивилизованном обществе есть один недостаток – жены не продаются на птичьем рынке. И пришлось мне купить щенка от малогабаритной таксы. Потому что квартирка у меня однокомнатная, как у пана Тыквы, а какой-нибудь сенбернар – вырастет и оттуда не выйдет. Придется ломать стены, чтобы он смог погулять. А пес таксы – животное норное и много места не занимает. Забьется в угол, как пыль, и лежить себе, тихо поскуливает, создает уютную, домашнюю атмосферу. Так мне объяснили на птичьем рынке, когда заполняли гарантийный талон на моего щенка, и, разумеется, – со всей родословной: «Леопольд-Адальберт-Эрист-Фридрих-Отокар-Междуцарствие».

Ну, просто закачаешься! Сидит такая мелочь в коробке, прикрытая тряпочкой, а ее величают Леопольд-Адальберт-Эрист-Фридрих-Отокар-Междуцарствие, чем я очень поначалу гордился. И всякий раз, выгуливая во дворе, науськивал по полной родословной. «А ну-ка, Леопольд-Адальберт-Эрист-Фридрих-Отокар-Междуцарствие, фас!!» Потом надоело, и стал ее звать просто Марысей. Поскольку на рынке мне намекнули, что, с точки зрения псиной физиологии, этот щенок – сука. А сам я под хвост ему не заглядывал из разных этических соображений.