Андрей Ильенков - Повесть, которая сама себя описывает

И ягавая баба, не будь дура, действительно присматривала за цыплятами так, что будь здоров! Чтобы ни кошка, ни сорока цыпленочка не схватила. Потому что было их всего десяток, а троих, самых лучших, ягавая баба наметила сожрать сама. И поэтому никак не собиралась кормить еще кошек, а то никаких цыплят не напасешься.

Цыплята содержались в маленьком загончике, с боков и сверху затянутом сеткой. Кошки и сороки так и крутились вокруг загончика. Мнимая девочка кормила цыплят: сначала нарезанным вареным яйцом, затем, когда они немного подросли, пшенной кашей. Она ставила корытце с водой и своих питомцев охраняла от многочисленных врагов.

Двух кошек она метко и от души огрела булыжниками, третьим был молодой неопытный кот, который запутался в сетке. Кота удалось поймать живьем, хотя крика и крови было много. Однако она все же скрутила зверушку и, держа в одной руке передние лапы, а в другой задние, своими железными зубами стала жрать ему брюхо. Кот выл и тоже грыз ей руку, но ягавая баба терпеливая, да и недолго он грыз. Зато уж она вволю полакомилась живым мясцом.

Так что всех десятерых цыплят она уберегла. Троих, намеченных ею для себя, сожрала, сославшись на хищников. Хозяйка была очень довольна. Они даже подружились. Хозяйка угощала ее чаем с разными вареньями, и баба пила — отчего бы не пить. И даже хозяйка с дедой Ваней познакомилась и тоже не раз звала на чай, только иногда охала, что как же так — девочка в школе не учится (ягавая баба, как мы помним, притворилась девочкой). Он, раскрасневшись от чая, благодушно отвечал, что раньше ходила, да малахольная она, Дарька (деда называл ее Дарькой). Все равно мало проку было от этой учебы. Или, сказать по-научному, в начальной школе имели место трудности обучения чтению, счету и письму. Однако ж научили, чего больше, куда еще с добром! Только вон и делает, что книжки читает. Да и то сказать — не всем же академиками быть, сторожихи тоже нужны.

(А что школа? В школе последней правды не скажут. Ну да, читать, писать и считать научат, а последней правды — нипочем. Образование ума не прибавляет. А до подлинной правды всегда собственным умом приходится догадываться. Учится, например, в школе баба-яга, и никто ей этого не скажет, пока она своим умом не дойдет.)

Деда Ваня той женщине вообще много рассказывал. Он чай посватать ее хотел. Что Дарька родом из одного пригородного совхоза, но мамка ее померла, да как-то странно, так что даже папку посадили в тюрьму. Так и осталась Дарька одна, не считая кошки Мурки, а была еще маленькая, и ее собирались отдать в детский дом. Она боялась в детский дом и плакала.

Но тут приехала тетя Мотя и Дарьку приютила. У тети Моти были муж и четверо детей, имен которых не нужно, а также сильно пьющая бабушка. Но у них сгорел дом. Однажды копали картошки. Выкопав, сели пировать. Наелись, напились и легли спать. Ночью дом загорелся. Стали хватать что под руку подвернется, но второпях набрали всякой ерунды. Денег у них не было. Одежда сгорела. Тогда вся семья переехала в дом к Дарьке. Так хорошо сложилось, что и погорельцам жилье нашлось, и Дарьку в детский дом отдавать не нужно.

Но жили, прямо скажем, небогато. Приближалась зима, а у них не было теплой одежды. Рассчитывать приходилось на огород да бабушкину пенсию, потому что тетя Мотя с мужем временно не работали. В этом печальном положении нашел семью деда Ваня, дальний родственник. Он давно переехал в город, но к родне наведывался. Деда Ваня зашел к ним, когда они уже жили в Дарькином доме, потом другой раз, третий. И как-то они с Дарькой сдружились.

К тому времени произошла еще одна беда. Какая беда? Нога. Что за нога? Сла-ма-налась. И Дарьке сделали костяную. Она сначала страдала, а потом привыкла немножко, да так сильно, что, даже когда костяную ногу сняли, все равно хромала. Мачеха сердилась, что Дарька после этой истории стала очень ленивая и все время мерзла. Прежде, бывало, с мая по октябрь бегала в одной отцовской майке, доходившей ей до колен. А в больнице ее будто подменили. Лето, жарища, как в Гондурасе или, лучше, в Африке, — страшное дело! А она кутается.

— Дарька, че с тобой?

Молчит, кутается. И не раздевалась никогда.

И когда деда Ваня предложил приемным родителям, чтобы падчерица немного пожила у него в саду, возражать никто не стал. Их самих семеро, а дом-то небольшой, комната да кухня, так и сидели друг у друга на головах, да и лишний рот, скажем прямо, тоже. Так что Дарька с легким пустым сердцем была отпущена к деду и охотно переселилась. Ибо охотница в ней вызрела. И кошку Мурку с собой забрав. Так говорил деда Ваня. А хозяйка слушала и охала.