Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

— Мы не имеем права, понимаешь? — говорил он. — Ты должна закончить университет. Брак, — терпеливо и нудно повторял он, — это не только радость и не только счастье. Это еще и обязанности.

— Мои обязанности, — возражала Светлана, — все перед тобой. Пользуйся ими.

Он снисходительно улыбался.

— Не могу, точнее — не хочу. Я сознательно строю свою семью.

Светлана подчинялась. Аркадий говорил негромко, а оттого убедительно. Ведь он был уже кандидат физико-математических наук. Она пока просто студентка. И, думая о будущем, Светлана одергивала себя, впереди ей виделась уже сегодня установленная взаимосвязь: он навсегда кандидат, она — навсегда же — человек, зависимый от него. Ему принадлежало первое и решающее слово. А главное, Светлана не хотела этого решающего слова себе, она предоставляла его Аркадию, она думала о нем, как о стенке, за которой удобно быть.

Ее печалило, в сущности, только одно: какой он педант! Что и говорить, Аркадий не был педантом от рождения, по наследственности. Он стал им в силу избранного пути, он стал им потому, что был очень трудолюбив, он стал им потому, что был менее способным, чем другие его товарищи. Добрая черта — упорство — родила свойство тяжелое: педантизм. Как в той поговорке: «Каждое доброе свойство имеет свое дурное продолжение».

Итак, они подождали, пока Аркадий закончит аспирантуру. Потом они подождали, пока Аркадий защитит диссертацию. Потом они подождали, пока Светлана закончит университет.

И вот все позади. Они вдвоем. У обоих — дипломы. У него — кандидатский, у нее — университетский. Свободны, как птицы. Можно жениться.

Они наконец женились.

Однако просто женатые люди — это еще не семья. Семья начинается с ребенка. Ответственный Аркадий Андреевич объяснял своей юной жене, что ребенок — это всегда великая ответственность, что родить ребенка — ума не надо, но нужен ум, и немалый, чтобы родить его вовремя, по всем правилам настоящей человеческой ответственности. Настоящая человеческая ответственность, по разумению Аркадия Андреевича, состояла в том, чтобы родить ребенка не абы как и не в любой миг, а продуманно, сообразно обстоятельствам, с полной мерой чувств.

— Надо, — говорил Аркадий Андреевич, — чтобы ребенок был обеспечен, чтобы мы не нуждались, чтобы окончательно сложились все обстоятельства для благополучного продолжения рода.

А благополучные обстоятельства сложились далеко не тотчас, как Аркадий Андреевич получил кандидатский диплом. Сперва он еще поработал в школе, правда, теперь уже городской, не районной, где служил раньше, и сильной прибавки благополучия это не давало. И прошло еще два не коротких года, пока Аркадий Андреевич получил долгожданный пост преподавателя в том самом университете, который он кончал. Два года они терпеливо ждали, когда подступят, наконец, к окончательному созданию полноценной семьи.

Наконец он получил свой долгожданный высокий оклад.

— Светлана! — воскликнул Аркадий Андреевич. — Как там получится жизнь дальше, еще неизвестно. Давай хоть разочек съездим вместе в отпуск! Давай хоть чуточку поживем друг для друга. Имеем мы на это право, в конце-то концов?

Господи, да какая женщина устоит против такого! Были пальмы, прекрасно-синяя вода, жгучее солнце, и они, вдвоем. Светлана и Аркадий точно проснулись, точно впервые увидели друг друга. Тоскливое бремя ожидания исчезло куда-то, пропало, и они остались один на один.

Счастливый вариант: они снова увидели друг друга и снова друг в друга влюбились. Строгая сдержанность, утомительная самоотреченность, расчет, который называется прагматизмом — словечко, отдающее медициной, — все это оборвалось, будто никогда и не было с ними, будто они не изводили себя мучительным выжиданием собственного счастья. И на морском побережье остались два, в общем-то, совсем молодых, бронзовозагорелых человека, между которыми не было ничего, кроме их собственной любви.

Это было счастье. Точнее, это было началом их счастья.

Все, что происходило до сих пор, не принадлежало им; как будто даже их не касалось. Они смотрели друг на друга и не узнавали себя. Светлана — непокорная, своевольная хохотушка, Аркадий — какой-то бесшабашный удалец, которому все нипочем. Глубокое и бурное море. Шумный, с небезопасными страстями ресторан, где и кутнуть, оказывается, можно. Но главное, страсть, молодая, живящая страсть, которой оба предались без оглядки.

Страшно подумать: найди они друг в друге иных людей после ряда сдержанных и суховатых лет, счастья этого не случилось бы. Но этого не произошло. Они любили друг друга.