Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

И сейчас я уже не верю ни в какие нравственные устои. Была у меня девушка из очень обеспеченной семьи. Знакомые у них все — «шишки». Отец ее прямо сказал: «Не ходи с ней, она тебе не пара, оборванец». А через неделю я ее увидел в машине одного пацана. Понимаете, папа ему на 16 лет подарил «Москвич». Мне на 16 лет «Москвич» не подарили. Не думайте, у меня есть и отец и мать. Но сейчас жизнь дорожает. Денег хватает в обрез. Тут не до «Москвичей».

С тех пор я злой на людей и могу совершить все, любой поступок. Я не верю, что кто-то стоит на истинно нравственной, бойцовской позиции. Я не верю людям.

Игорь Т., Уфа».

Люди, родившиеся до войны, хорошо помнят первые послевоенные радости: коммерческие магазины, где подороже можно было купить сладостей ребятишкам и масла, отмену карточек и хлеб досыта, вместо ордеров на одежонку даже детям — рулоны добротной мануфактуры: чистая шерсть, чистый шелк. Жили в коммуналках — на кухне десяток керогазов, но каждая обнова в каждой комнатенке — событие для кухни, для рассуждений и обсуждений: если лучше становилось одним — это было обещание и другим.

Про свары коммунальных кухонь мы знаем немало смешного и драматичного еще по книгам Зощенко, а вот про их доброту и соучастие, помощь и душевность, людское тепло и отзывчивость, про знание каждым печалей и радостей другого — про это настала пора задуматься теперь. Они дорогого стоят.

Отдельные квартиры той давней порой почитались блаженством едва ли не высшим, имевший отдельную всегда был лицом значительным, с особыми заслугами, — известный генерал, народный артист, крупный ученый. Им не завидовали — их признавали. Как не может народ жить без красивой мечты, так не может он жить без известных ученых, артистов и генералов.

Все было проще. И каждый знал, как звать по имени-отчеству хозяек шумливых керогазов на общей кухне. Имела ли коммуналка свою педагогику? Еще какую! И двор большого дома, как двор дома маленького, имел свою педагогику, отличную от двора, где жило мало людей.

Глупо было утверждать, что скученность и общежитие рождают лишь положительные эмоции, повторяю, об этом уже сказал Зощенко. Если уж враждовали, то до крайних степеней. И война между двумя соседями не приносила лавров, зато с лихвой — всеобщего посмешища. Так что, когда жилья стало прибывать, никто не держался за осточертевшие коммуналки.

И вот — если не все, то большинство — рассыпались по отдельным квартирам, как по сотам. И вдруг обнаружилось: кое-что теряется. И кое-что возникает.

Теряется знание друг о друге, желание, а то и возможность помочь: в чужой монастырь со своим уставом не лезь, не так ли? Да еще коли дверь заперта. Теряется простая возможность — поговорить о пустяках, о заботах. Уходит добрососедство — за него держатся разве что старушки, которые по давней привычке выходят со своими стульями на воздух, к подъезду большого дома. Но старушки помирают, а молодым некогда познакомиться, потолковать, зайти друг к другу. Имен и фамилий соседей маловато кто знает.

А что возникает?

Отчужденность. Безразличие становится признаком хорошего тона. Местом сходки и рассуждений становится не общая кухня, а работа, институт, школьный класс.

Разобщенность и растущее благополучие порождают новое — состязание на иную тему.

Не кто быстрее, выше, дальше — пробежал, прыгнул, метнул, — а у кого и что есть, красивее и лучше. На работе взрослые люди — мужчины и женщины — сильно соревнуются на предмет квартир: у кого и как она обставлена. Из кожи лезут, чтобы достать такое же, как у товарища по службе. Мебель, посуду, ковры.

В эпоху всеобщей бедности соревнование тоже было, конечно поскромней, и ему хватало плацдарма коммунальной кухни. Современный обыватель соревноваться с соседями не хочет не только из-за разобщенности, но еще и из-за того, что в случае выигрыша победа на лестничной площадке не может принести нравственного удовлетворения. Это удовлетворение ищут на работе или в кругу друзей, так сказать — среди своих. Такое первенство ведь и на службе сказаться может — больше уважения, выше авторитет.

В былые времена мы уповали на истину, что-де материальное благополучие автоматически повлечет за собой моральное совершенство личности, дай, мол, только хорошенько одеться да обуться, обеспечить отдельными квартирами да машинами, ну, еще неплохо бы поголовное высшее образование, и — на тебе, воцарится повсюду любовь и дружество на почве благоденствия.