Виктор Пелевин - Любовь к трем цукербринам

БУДЬТЕ РЕАЛИСТАМИ — ИДИТЕ ***! [17] Обстоятельственно-определительное наречие места, меры, цели и способа, образованное из слова на букву «х», написанного слитно с предлогом «на». — Примеч. авт.

Плакатик разместили между трехглавой собакой с красными глазами и знаменитой фотографией Мэрилин Монро с раздутым ветром платьем. Когда надпись попадалась на глаза экспедитору Наде, она каждый раз думала, что было бы хорошо закрыть ее каким-нибудь высоким цветком, но горшок в этом месте поставить не дадут.

Кеша, глядя на формулу жизни и судьбы, обычно несколько секунд грустил от ее безысходной точности, а потом его взгляд переползал на фотографию Мэрилин, и он в очередной раз испытывал недоумение от мысли, что кто-то мог с удовольствием трахать эту толстую дуру. Затем он обычно поворачивался к монитору — и, убедившись, что за спиной никого нет, принимался подкармливать своих цукербринов. Хорошее и точное слово «подкармливать» — не от «кормить», конечно, а от «карма».

Неприличный плакатик сняла администрация. Вскоре на его месте появилось извещение о вечере Гугина — с фотографией «бегемота апокалипсиса» и словами:

? ГОЛЕМ ИЛЕЛЕЕМ !

Я заметил, кстати — произнеся это странное словосочетание один только раз, потом бывает трудно выковырять его из головы. Мало того, оно постоянно норовит само себя произнести — словно самый настоящий маленький голем, нахально захвативший артикуляционные центры. Гугин, что бы про него ни говорили, был талантливым заклинателем.

После явления голема ожидался круглый стол с тремя журналистами, известными своей пронзительной гражданской позицией. «Contra» пыталась выжить и примеряла новые роли. Было грустно наблюдать за этой агонией — сайт загибался, как оставшееся без воды растение.

Остальное вы знаете.

Я не пострадал при взрыве — почти. Он произошел точно подо мной, но этажом ниже. Пол выдержал, и меня просто сбросило со стула на пол. На самом деле удар был очень сильным — и я даже потерял на миг сознание от встряски. Мне кажется, что при таких взрывах происходит что-то жуткое и не вполне научное — на миг открывается дверь в адское измерение и высунувшаяся из него лапа проводит своими раскаленными когтями по реальности чужого мира.

В офисе «Контры» погибли почти все.

Официальной версией был теракт на почве ненависти — «Контра», как выяснилось, опубликовала что-то, способное обидеть чувствительных исламских радикалов.

Бату готовился к теракту долго, без всякой связи со всей этой историей. Он жил в съемной квартире недалеко от офиса «Контры» — и при обыске в его грязной каморке нашли кучу ваххабитской литературы. Птицы, видимо, использовали попавшийся им под руку живой снаряд, который оказался разрывным.

Я повторял себе, что в случившемся нет моей вины. Если бы Бату взорвал свою бомбу не в офисе «Контры», а в переполненном вагоне метро, жертв оказалось бы намного больше. Но все равно меня мучило невыносимое чувство, что из-за меня пострадало столько ни в чем не повинных людей.

Мне было очень жалко их всех, особенно Надю. Сам я остался в живых чудом — во время атаки я глядел на мир изнутри Кешиной головы, и Птицы были уверены, что наводят Бату на меня самого. Но если бы я в это время просто пил чай в своем кабинете, Бату постучал бы в мою дверь.

Прежде Птицы ловили меня наугад — а теперь, похоже, увидели ясно. Это значило, что жить в качестве Киклопа мне осталось недолго. Меня могла сбить любая машина. Первый встречный мог толкнуть меня под поезд метро.

В общем, случилось то, что должно было случиться раньше или позже. Свита уже все знала, и через несколько минут после того, как я пришел в себя, начался ритуал моего, так сказать, извержения из сана. Я не возражал. Наоборот. Это было моим единственным шансом сохранить жизнь.

Я увидел свою восковую копию, сидящую на каменном троне — вернее, догадался, что это она: кукла была закрыта плащаницей. К ней подошли два служителя в скрывающих лица масках (я уже понимал — их носят для того, чтобы Птицы, даже проникнув в сознание Киклопа, не смогли узнать ничего), и сняли плащаницу.

Я вновь увидел странные отклонения от анатомической нормы, украшающие мое тело — глаз на лбу, губы в основании шеи, ухо в точке солнечного сплетения. Они выглядели очень реалистично, и мне, как прежде, было страшновато смотреть на такого себя.

В руке одного из служителей появилась большая кривая игла с золотой нитью — и он грубыми стежками зашил глаз на моем лбу.