Леонид Нетребо - Черный доктор

В салоне тетка недобро уставилась на меня: «Это ты меня по почке ударил? Рано успокоился. Это еще не все…» Я посмотрел на ее руки-кувалды и подумал, что мне опять придется резко пригибаться со своим «радиком», будь он неладен. «Радик» тут же отозвался — в пояснице так прострелило, что я зажмурился от боли. И сразу же ощутил два удара в голову — спереди и сзади: кулак влепился мне под глаз, после чего затылок шмякнулся о металлическую обшивку салона…

Вслед за этим я услышал короткий возглас каратиста, женский стон и окрик сержанта: «Студент!..»

Боксера-молотобойца сдали в женское отделение на окраине города.

В вытрезвителе мне оказали первую помощь и усадили на стульчик у входа в «приемный покой». Успокоили: сейчас прибывших оформим, и всех помощников, вместе с дневной сменой, развезем по домам. Перед тем как усесться в позе зрителя (от дальнейшей работы, ввиду полученных повреждений «при исполнении», я был освобожден), глянул на себя в зеркало. Глаз был лилово-красный, как у белого кролика, видимо лопнул сосуд. Под глазом медленно, но верно начинал проявляться фингал. Болел затылок. Постреливал радикулит, злорадствуя: ты мной был недоволен, теперь вот узнай, что такое настоящая неприятность.

Начали разбираться с прибывшими. «Татарин», за дорогу немного протрезвев, наконец, выговорил правильно свою национальность: «Болгарин». Перед ним извинились и отправили по указанному адресу. Человек в шляпе и при галстуке оказался исполкомовским работником. Его «случайно» все же сфотографировали, но просили не беспокоится. Он вызвал машину и уехал. Сержант кивнул ему вслед, а затем на фотоаппарат: «Теперь свой человек в исполкоме. На кукане.»

Трясущийся юнец был как смиренный агнец и первым, в одних трусах, пошел в спальную камеру.

Два мирных парковых забулдыги раздели мокрого бича, разделись сами и все трое были мирно препровождены на ночлег. Немного повозились с морским офицером, который не хотел раздеваться, призывая персонал медвытрезвителя к справедливости и благоразумию. Упрямство имело результатом то, что офицеру заломили руки и стали раздевать насильно.

— Разоблачайтесь, товарищ лейтенант! — ернически восклицал сержант, расстегивая клиенту ширинку. — Не извольте дрыгаться, я же вам помогаю! А то придется вас в ласточку связывать, пол холодный… Тпр-ру, товарищ лейтенант!..

Тут я понял, что такое «ласточка»: — в конце коридора, тихо постанывая, изредка поворачиваясь с бока на бок, лежал, видимо, один из непокорных ноги и руки связаны в один узел за спиной, грудь колесом.

Морской офицер, зажатый с двух сторон, затих в полусогнутом состоянии, с красным от физического и морального напряжения лицом, и стал внимательно смотреть только на голову ловко работающего сержанта. А когда наконец поймал его взгляд, веско произнес, покряхтывая от боли:

— Да!.. И все же я лейтенант. А ты — сержант.

— Ну что хотят, то и делают с людями!.. — на пороге в приемный покой вытрезвителя, облокотившись на косяк, рука в бок, в зубах папироса, стояла… сошедшая с мультфильмовой киноленты старуха Шапокляк. — Привет, мусорам! — Она задержала взгляд на мне и, видимо, оценив кровавый глаз, добавила: — И клиентам! — Предвидя недобрую реакцию со стороны присутствующих, она шутливо-фамильярно прикрикнула на сержанта: — Нервы!..

У персонала вытрезвителя было неплохое настроение после трудного дня: план почти выполнен, «больные» рассредоточены по палатам, акты оформлены. Эта бродяжка под легкой «мухой», случайно заглянувшая в их заведение, сулила небольшое развлечение, разрядку.

Старуха рассказала несколько анекдотов на милицейскую тему. Когда ей гостеприимно предложили ночлег в теплой камере, она вдруг страшно захохотала, потом затряслась, рухнула на скамью, где фотографируют клиентов, и истошно завопила:

— У меня во время войны немецкий солдат ребенка под машину бросил!..

Естественно, было уже не до смеха. Даже видавшие виды санитары потупили взоры, присели кто где мог.

Когда старуха вышла из истерического состояния, зрители стали из вежливости задавать ей вопросы. Старуха, обессилено выкрикивая короткие фразы, поведала, что немцы проходили через их деревню, обоз: машины, подводы, конные и пешие… Подбежали два пьяных немца, один выхватил ребенка, другой замахнулся на нее прикладом… Помнит, что тельце упало прямо под колесо, тонкий вскрик, хруст… Удар по голове… Потом у нее бывали редкие проблески сознания: она обнаруживала себя на каких-то вокзалах, под мостами, в кустах, среди больших собак… Куда-то шла, ехала… Ее кто-то кормил, бил, насиловал… Когда полностью пришла в себя, война как раз кончилась, а она находилась в нашем городе. Не могла вспомнить фамилию, родителей, мужа (наверное, был), какой ребенок — мальчик или девочка. Только и помнила: свое имя — Ядвига и место — Белоруссия, деревня… И тот страшный фрагмент, который все время и стоит перед глазами.