Юрий Вяземский: Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник

— О, это я тебе сейчас объясню! — радостно перебил его Филипп. — Я эти слова тоже слышал и хорошо их запомнил. Но ты немного неточно процитировал Учителя. Он сказал: «Любящий душу свою в мире сем». В мире сем — вот ключ к разгадке. Потому что у обычных людей, которые живут в нашем мире, души темные. Они лишены света, о котором Он говорил, и потому им трудно, а может быть, и невозможно будет обрести жизнь вечную. Эти темные, неосвещенные свои души люди должны возненавидеть. И тогда свет в них войдет, исполнив красотой и любовью.

— Да, Филипп, ты это говорил, и я уже понял, — ответил Иуда. Он смотрел на Филиппа, но часто бросал короткие и испуганные взгляды в сторону Иоанна. И взгляды эти были намного выразительнее тех пристальных и холодных, которыми он оделял Филиппа. — Надо быть рядом с Иисусом, надо верить в Него, и тогда Он пошлет нам красоту, и свет, и любовь. Иисус нам всё даст. А что мы Ему дадим? Как с Ним расплатимся за те бесценные и вечные сокровища, которые Он нам беспрестанно дарит?.. Погоди, Филипп, я знаю, что ты собираешься мне возразить. Дар — это всегда безвозмездно. Вера — великая вещь. Так все говорят. Но я с ними не могу согласиться. Потому что в этом мире за всё надо платить. И чем сильнее любишь, тем дороже надо расплачиваться. Бескорыстный дар требует еще большего бескорыстия с твоей стороны. Мне кажется, нужно прежде всего понять, какого ответного благодарного дара Он от нас ожидает и что нам Ему преподнести, чем пожертвовать, чтобы в этом подарке в высшей мере, с наибольшей щедростью и бескорыстием отразились наша любовь, наша вера и наша благодарность? Он любит тебя и дарит тебе вечную жизнь. А чем ты за эту вечность можешь с Ним рассчитаться? Что тебе дороже всего на свете? Ты знаешь, Филипп? Ты должен знать. Потому что, если ты человек благодарный, и действительно любящий, и истинно верующий в Иисуса, то именно это, самое любимое свое, самое сокровенное, самое бесценное для тебя, о чем сейчас ты, может быть, даже и не догадываешься, — именно это ты должен поднести и протянуть Иисусу, ни о чем другом больше не думая, жертвы своей не жалея и никого не боясь! Любящий человек дарит то, что больше всего ждет от него его любимый. И прежде всего дарит самого себя! И в этом — его высший расчет, его красота, и свет, и, наверно, бессмертие!

Пока Иуда говорил, Иоанн глядел ему в глаза так, как умеют только хорошие врачи и маленькие дети. Но стоило Иуде замолчать, как Иоанн его ласково и неожиданно спросил:

— А Марию ты зачем упрекнул, Иуда?

Иуда сразу опустил глаза и ничего не ответил.

— Какую Марию? Когда? — не понял Филипп и сперва развернулся всем телом к Иоанну, а затем — к Иуде.

Тут снизу донеслось сначала женское пение, а следом за ним раздраженный мужской голос.

Трое сидевших под маслиной посмотрели вниз по склону горы и увидели, что паломники уже закончили строительство шалаша, что женщина теперь поет, а мужчина упрекает ее в праздности и требует от нее ужина. Лишь некоторые слова достигали вершины горы, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что происходит.

— Я не упрекал ее, — сказал Иуда, не отрывая взгляда от долины. — Я просто сказал, что масло это можно было продать за большие деньги, а деньги раздать нищим.

— Вы о Марии Клеоповой говорите? Которая вчера помазала Учителя? — стал догадываться Филипп, но на него не обращали внимания.

— А ты что, не помнишь, как было дело? — лукаво улыбнувшись, спросил Нуда, по-прежнему не глядя на Иоанна. — Ты же присутствовал и сам видел… Когда Мария появилась с сосудом, то первой на нее рассердилась Магдалина. Она сразу догадалась, зачем Мария выходила и зачем вернулась с сосудом. Черная Мария Магдалина даже руку протянула, чтобы посмотреть, какой сосуд принесла белая Мария Клеопова и какая на нем этикетка. Но та отшатнулась в сторону, направилась к Иисусу и, встав перед ним на колени, стала лить ему на голову масло и гладить волосы, втирая в них нард… И тут Симон Прокаженный, который возлежал рядом с Иисусом, довольно громко спросил: «Зачем, сестра? Я ведь уже помазал Его, когда Он входил в дом». Но Мария не ответила, обошла ложе и, подобравшись к ногам Иисуса, стала и на ноги лить масло. А потом сбросила платок, выдернула заколку одним коротким движением и… Иуда чуть приподнял красивые брови, осторожно покачал головой и с легкой усмешкой продолжал, глядя в овраг:

— Ты не видел лица Магдалины? Занятное было зрелище. Когда она увидела, что Мария своими волосами вытирает ноги Иисусу, лицо ее побелело… Оно и так-то у нее белое при черных ее волосах. А теперь еще белее стало. И на этом белом фоне сверкали, прыгали, кричали, шипели и буравили бедную Марию адские ее глаза! Истинно говорю вам, что все семь бесов, которые некогда сидели в Магдалине, теперь словно опять вселились в нее. Точно — бес гнева. Точно — бес ревности, которая похожа на гнев. Бес зависти, которая похожа на ревность… Сколько я насчитал бесов? Всего трех? Но там и другие были. И я не стану их перечислять, потому что всё это — женские бесы, и нам, мужчинам, их не различить.