Баяндур Погосян - Короткие Рассказы

Толпа одобряюще прогудела.

Селена посмотрела в небо - там собирались темные, свинцовые облака, закрывая собой ночное светило.

Ни одного протеста, ни одного оправдывающего слова е было сказано. Селена глазами искала сестру, надеясь хоть от нее получить ту каплю сострадания, в которой нуждалась, но ее нигде не было видно.

- Мы должны быть уверены, что среди нас больше нет подобной нечисти. Пусть все, кто признают в ней нехриста, плюнут ей в лицо.

А облака сгустились еще больше, покрыв все небо. Было сухо и душно, и Селена хотела пить.

- Воды, прошу вас,- промолвила она.

- Не слушайте ее, она вас околдует!- крикнули из толпы, и все испуганно покрестились.

Вдруг толстая женщина с ненавистью и презрением в глазах вырвалась из плотного кольца окруживших девушку людей, подбежала к ней и плюнула в лицо. Селена ее знала: это была ткачиха, подруга ее усопшей матери. Потом пошли все остальные - мужчины и женщины, старики и дети. Волосы прилипли к телу, и платье стало мокрым и липким от их слюны. Какой- то обнаглевший здоровяк ударил девушку плетью, оставив глубокий, кровоточащий след на ее лице.

В один момент Селена подняла глаза и посмотрела на ту, кто стояла перед ней и была так удивительно похожа на нее.

- Сестра,- проговорила она сквозь слезы.

- Ведьма,- с ненавистью прошептала ей сестра и плюнула. Селена опять закрыла глаза.

Забавно, как завидно простым иногда кажется людям даже сложнейшая ситуация, в которой они находятся. А иногда простота устрашает своей очевидностью и безысходностью, и человек пытается убежать от этого. Сторонний наблюдатель иронически ухмыляется - его забавляет патетичность театра, разворачивающегося перед ним. Только он упустил одну мелочь: не для всех это театр, и не всем до забавы.

Уж точно, не Селене.

Стало еще душнее и безветреннее, и облака угрожающе нависли над деревней - будто в предвкушении зрелища. Люди наглели от своей безнаказанности - вот она, их враг - перед ними, и они могут сделать с ней все, что захотят. Что же их остановит теперь?

Почувствовав горький до сладости вкус крови, толпа жаждала ее - больше, больше крови, насилия и жертв. Люди не перестали быть варварами - просто варвары всех времен находят новые красивые слова, чтобы возвышать и восхвалять свою жажду крови.

А деревянный идол на деревянном кресте улыбался своей чудовищной, блаженной улыбкой - ему еще предстояло вдоволь упиться крови.

Одурманенный своим триумфом, священник стоял над людьми и восхищался справедливостью своего суда. Он не замечал, как одна за другой рвутся нити, связывающие его со своими многочисленными марионетками. А когда заметил - было уже слишком поздно.

В толпе нарастало агрессивное гудение, которое все росло и росло, поглощая все звуки. Изредка из нее выделялись возгласы, призывающие к наиболее мучительным способам расправы с ведьмами.

Когда гудение дошло до своего апогея, какая-то особо верующая старуха, попа в благоверный экстаз, покрестилась и с хищным криком когтями вцепилась в девушку, сорвав с нее часть платья и обнажив ее измазанную кровью и слюной грудь. И вдруг проснулась еще одна сила - впрочем, она всегда за разными масками вела и это сборище выродков, и их священника, и блаженного деревянного урода-идола: похоть.

Священник очнулся от эйфории своего триумфа, заметив новую беду. От одного взгляда на кольцо предвкушающе смеющихся мужчин, смыкающегося вокруг девушки, у него кровь в жилах застыла.

- Она вас в Ад с собой унесет,- кричал он, пытаясь втиснуться в толпу и помешать происходящему. - Она вас...

Чья-то грубая рука столкнула его в сторону, не дав ему закончить фразу. Игнатиус лицом упал в грязь и даже не попытался подняться, со странным облегчением почувствовав чью-то спешащую стопу, споткнувшуюся об его затылок. Перегородка носа хрустнула, но липкая грязь, влившаяся внутрь, ослабила боль.

Селену насиловали долго, даже не отвязав от столба. До священника то и дело доходило пыхтение потных мужчин, и он спиной чувствовал их движения. Пару раз ему показалось, что слышит, как она всхлипывает.

Никто не мог остановить безумие, и он чувствовал странную смесь ревности, страха и ненависти. Поднял лицо и увидел затихшую толпу. Их лица были пусты - не выражали абсолютно ничего. Белая жидкость ручьями текла от девушки по столбу и по грязи. Она больше не плакала и не двигалась. Лишь редкие рыдания, судорогами трясущие ее плечи, говорили о том, что она все еще жива.