Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами

Дровосек вернулся, благоухая мамиными новыми духами.

— Нравится? — поинтересовался он, протягивая комне толстую руку. -— Я хорошо пахну, правда?

Дороти прижималась к матери, зажигала ей сигареты и держала их между затяжками. Она объяснила мне ситуацию следующим образом:

— Твоя мама уверена, что их свел Бог. Отныне Цезарь станет частью нашей жизни.

Она повернулась к матери и восхищенно взглянула на ее профиль — с таким выражением, будто мать минуту назад объявила, что у нее рак и она собирается всеми доступными средствами бороться за жизнь.

Я взглянул на дровосека: он нюхал надушенную руку и улыбался, а другой рукой слегка потирал бугор в штанах.

— Что ты знаешь об этом человеке? — поинтересовался я.

— Немногое, — ответила Дороти. — Он женат, имеет двоих детей, и его разыскивает полиция.

Цезарь улыбнулся мне, показав белейшие, совершенно безупречные зубы — я не думал, что у психов такие бывают.

— Хорошие зубы, — похвалил я.

— Тебе нравятся? — поинтересовался он и вытащил их изо рта.

Я вздрогнул.

Мама первый день вышла из больницы и чувствовала себя совсем слабой. Ей было трудно даже стоять самостоятельно, не опираясь ни на стену, ни на Дороти. Лекарства замедлили все ее движения, сделав их неуклюжими.

— Я иду спать. Дороти, пойдем со мной. — Она облизала сухие, потрескавшиеся губы. — Во рту совсем пересохло.

Потом повернулась ко мне:

— Увидимся утром.

Так я остался наедине со своим новым папой.

— Твоя мама говорит, ты голубой, — заявил он, усаживаясь на диван.

Я отодвинулся от него подальше.

— Да.

Он вытянул руки на спинке дивана.

— Не думаю, что ты голубой. Думаю, в твоей жизни нет мужчины. Тебе нужен отец. Хороший, сильный отец. Я буду твой отец. Ты будешь мой сын. Глаза у него блестели так же странно, как у матери, словно они оба ходили к одному окулисту, и он прописал им одинаковые контактные линзы.

— Хм, — ответил я.

Он опустил руки и хлопнул себя по коленкам.

— А теперь принеси отцу выпить. Пиво есть?

Я ответил, что пива мы не держим, но я могу принести стакан водопроводной воды или старой пепси, если она еще осталась в холодильнике. Он сказал, что ничего не надо, высыпал в рот целую пригоршню таблеток и проглотил их просто так, не запивая.

Хотя официально я жил у Финчей, некоторые ночи все-таки проводил в Амхерсте, в квартире матери. Иногда мы ночевали там вместе с Букменом, а иногда я один, на диване. Я сказал себе, что похож на знаменитость, проживающую сразу в двух странах, и поэтому могу переме-щаться между Амхерстом и Нортхэмптоном по настроению. Одно я чувствовал определенно: ни одно из этих мест не стало мне домом. Когда обстановка у Финчей совсем уж переходила все грани разумного, я отправлялся в Амхерст. Когда видел, что ни мама, ни Дороти не могут больше меня терпеть, возвращался в Нортхэмптон. Обычно в Амхерсте удавалось задержаться не больше, чем на одну ночь. Одну ночь каждые несколько недель.

Сразу после полуночи я проснулся, увидев во сне, что к моей заднице прижимается твердый член. Оказалось, что твердый член прижимался к моей заднице не во сне, а на самом деле.

— Какого хера ты ко мне лезешь? — заорал я, отпихивая его.

Цезарь оказался совершенно голым, даже без зубов.

— Хочу попробовать, — прошамкал он. — Я тебя люблю, новый сын.

— Отвали от меня, — приказал я.

Я выпроводил его из гостиной и снова улегся на диван. У меня уже тогда была хорошо развита защитная реакция, поэтому я сказал себе: «Ничего страшного не произошло, ничего не было». Я услышал, как он шагает по лестнице, чтобы найти Дейрдре и Дороти, и решил, что он в конце концов оставил меня в покое.

В течение ночи мать несколько раз спускалась вниз и проходила по гостиной в кухню. Она была очень потной и казалась чрезвычайно занятой. Уж не знаю, что она там делала в спальне, однако понятно, что не спала. Когда я поинтересовался, что происходит, мать, почти задыхаясь, ответила:

— В отношении мужчин Дороти все еще девственница.

Немного позже я услышал, как Дороти закричала, а потом зарыдала. Потом зазвучал негромкий голос матери — она явно успокаивала подругу.

Через час вниз явился дровосек. Ввалился в гостиную, засунув пальцы за ремень штанов, и многозначительно мне подмигнул:

— Мокра, словно посудная тряпка. — Он мотнул головой в сторону лестницы.

На следующее утро Дороти казалась довольной и умиротворенной, однако с моим новым папой держалась холодно.