Арон Тамаши - Абель в глухом лесу

Похвала отца была мне как бальзам на душу; и еще я тому порадовался, что заметил он, сколь много я понял, живя в лесу, и куда путь держу в мыслях моих. На том разговор наш о незаслуженной бедности и заслуженной справедливости не закончился, об этом только и говорили, пока комнату прибирали, походную кровать, без блох уже, на место ставили, дровами подзапасались.

Наконец увидел отец, что день на вечер сворачивает, того гляди стемнеет, налил он воды в кастрюльку для мамалыги и говорит мне:

— Покуда видно, надо бы козу подоить!

— Я одно знаю: доить ее нынче не буду! — сказал я.

— Это ж почему?

— Так.

— Ну, не беда, подою я! — решил отец.

— Что ж, вот котелок, возьмите!

Пошли мы с ним, я впереди, с пустыми руками, отец за мною, котелок несет. Увидел он, что я мимо сарая путь держу, спрашивает:

— Куда это ты собрался?

— Я-то? К козе.

— Да разве не здесь она?

— Теперь не здесь.

Отправились дальше, все прямо и прямо, по той самой тропке, за которую Шурделану спасибо. Наконец пришли на печальную ту полянку, и она встретила нас большим черным глазом. Я сразу к повешенной козе подошел.

— Ну, — говорю, — вот она, можете подоить.

Отец смотрел на меня и никак не мог в толк взять, что это значит.

— Доите же, а я погляжу! — сказал я опять.

— Кого доить?

Указал я на замороженную козью голову да на окровавленный скелет ее, висевший над нашими головами:

— Ее вот!

— Заговариваешься?!

— Не заговариваюсь, а просто говорю: ежели вы хотите козу подоить, так вот она.

Отец сперва онемел, потом, заикаясь от негодования, спросил:

— Да неужто вы козу съели?!

— Съесть-то съели, только не я.

— А кто же?

— Угадайте.

— Пусть черт гадает! — рассердился отец.

Рассказал я ему тут и историю с козой, потом осенил повешенную голову крестом, за мной и отец перекрестил котелок, и отправились мы неторопко домой.

Вечером, когда улеглись, отец сказал:

— Вот бы он сюда наведался, Шурделан твой!

— И что б вы с ним сделали? — спросил я.

— Уж я бы показал ему, что к чему, не бойся!

— Тогда помолимся, может, он и заявится.

И похоже на то, что отец хоть один разок прочитал «Отче паш», потому как на третий день поутру, когда я вышел воду после умывания выплеснуть, вижу вдруг — со стороны леса пробираются к дому двое, оба при ружьях. Я метнулся назад, в дом, говорю отцу:

— Ну, конец нам пришел!

— Ты что? С чего бы?

— А с того, что услышал бог ваши молитвы.

— Неужто?

— Так и есть. Шурделан из лесу идет, да не один, а с товарищем, должно быть, с самим Фусиланом!

— Ах, едрена вошь, про Фусилана-то я не молился! — схватился за голову отец.

— Видать, все же и его краем задело! — отозвался я.

— Что теперь делать-то будем?

— Я их в дом заманю.

— Да это дело нехитрое.

Очень мы оба перепугались, отец особенно. Однако у меня все ж хватило ума о винтовке вспомнить не затем, правда, чтобы стрелять из нее, а поглядеть, хорошо ли упрятана. Она лежала на полу под кроватью, лучше места нечего было искать. За короткие секунды много всякого успел я в уме перебрать, наконец выловил самое важное и так сказал отцу:

— У них оружие, а нам надобно умом напастись.

— Ох, Абель, Абель!..

— Охать некогда, а поставьте-ка лучше на столь бутылку с палинкой и стаканы!

Я подошел к двери, распахнул ее. Обернулся к отцу:

— И закуску какую-нибудь!

А сам, во весь рот улыбаясь, вышел разбойникам навстречу. Шагал чуть враскачку, неторопливо и подмигивал дружелюбно, словно были они для меня милые, хоть и бедовые гости.

— Куда ж это вы запропали? — спросил я.

— Да так, путешествовали, — ответил мне Шурделан.

На этих словах мы как раз и сошлись, лицом к лицу. Я по очереди одарил каждого улыбкой, но самого прямо трясло, потому что вблизи они показались мне как бы уже и не люди, а какие-то обезьяны бездомные. Физиономии у обоих вытянулись, потускнели совсем, да еще лохматой бородой обросли. Особенно страшен на вид был Фусилан. Одежа на них кое-какая была, ежели и бороды за одежку считать. Не очень-то хотелось им останавливаться и в разговоры со мной пускаться, но все же Шурделан передумал и, Фусилану пример подавая, пожал мне руку.

— Как живется-можется? — спросил.

Прежде чем ответить ему, хотел я с Фусиланом обменяться дружеским рукопожатием, но он только глянул на меня презрительно и сказал:

— Вот сейчас я тебе в рожу плюну!

— Это за что ж, ваша милость? — спросил я.

— А кто меня тогда в дом сюда заманил? Кто мне руки связал?!