Арон Тамаши - Абель в глухом лесу

— Я ее вон туда бросить, с кошкой вместе.

Богом клянусь, такого поганого зрелища никогда мне видеть не приходилось. Как и говорил Шурделан, злобный хищник даже мертвый не выпустил кошку из когтей. Меня замутило, но все-таки я наклонился, чтобы все разглядеть, увидел чешуйки сухой, грязного цвета кожи на скрюченной орлиной ноге. Ужасные когти обхватили кошку судорожной хваткой поперек живота, четыре кошачьи лапки застыли в отчаянном порыве бежать, глаза выкатились.

Казалось, сама смерть в смертной муке выплюнула этот трупик, спрятала его среди опавшей листвы.

Я тоже сплюнул вместо прощанья — чур меня, чур! Потом оглянулся на Шурделана: он-то чем занят?

— Ну, что с собака? Отчего она под кровать скулила? — спросил Шурделан, когда я вернулся к нему.

— Оттого что орел ее правого глаза лишил!

— Видать, не остереглась, уйти к нему близко.

— Это верно. Блоха за кошку вступилась, они друзья были.

Шурделан махнул рукой — хватит, мол, байки сказывать, уж я-то навидался в жизни достаточно.

— Кто собакой родись, тому не след кошка из беды вызволять.

— Это ж почему?

— А потому, — отвечал жандарм, — что сроду не бывало еще такого, что кошка собаке хоть в чем подсобить.

Н-да, как будто и дело сказал Шурделан: я вот тоже не слыхивал, чтобы кошка бросилась собаку из беды выручать. Хотя бегать умеет не хуже, это я видел не раз. Э, думаю, как бы и мне кошкина слава не досталась! И говорю Шурделану:

— Чем вам помочь?

— Многим-то не поможешь, — сказал Шурделан.

— Ну хоть немногим… чем?

— А вот отхвати ему и вторая нога!

Обрадовался я; это был первый приказ Шурделана, который доставил мне удовольствие: уж теперь-то я хоть немного отплачу злодею за мою собаку!.. Я щелкнул складным ножом и свистнул, призывая Блоху.

— Сейчас-то зачем собака зовешь? — спросил Шурделан.

— Чтобы видела: есть и на земле справедливость!

— Очень ей это нужно!

— ?

— Вот зажарим орел, отрежем и ей кусочек: это есть нужно.

Слова его и на этот раз показались мне дельными, однако от своего замысла я отказываться не стал. Собрался было свистнуть опять, но тут увидел Блоху; только шла она ко мне неохотно, низко понурив голову.

Шурделан бросил хлопотать у костра, выжидательно уставился на собаку… Я стоял возле орла. Блоха плелась прямо ко мне. Но, увидев распластанную на земле птицу, она заворчала, попятилась. Отступила к большому дереву и, прижавшись к стволу, оглянулась. Я подошел к ней, погладил; Блоха тотчас легла, уронила многострадальную свою голову на передние лапы.

— Оставайся здесь, Блошка моя, — сказал я, вернулся к орлу, отхватил ему и вторую лапищу, показал Блохе и произнес торжественно: — Видишь?! И так будет с каждым, кто посягнет на глаз твой!

Блоха ничего не ответила, но из ее единственного глаза выкатилась слеза; как будто собачка моя хотела сказать, что с куда большей радостью увидела бы две орлиных ноги на законном их месте, но двумя глазами, чем у меня в руках — да одним только глазом.

Я так опечалился, что и сам не удержался от слез.

— Устроить тут великое рыданье с собака своя! Ишь что делать! — прикрикнул Шурделан.

— А что делать-то? — спросил я.

— Тащи сюда орел!

Я не знал, зачем Шурделану орел, однако приказ исполнил. Но вскоре все разъяснилось, потому как он в один миг разделил костер на две части, выхватил у меня из рук громадную птицу и посадил ее посреди одной половины костра.

— Что это вы затеяли? — спросил я, опомнясь от удивления.

Шурделан важно ответил:

— Первый костер его раздевать, а второй — изжарить!

Раздевание сразу и началось, перья вмиг загорелись. Словом, осмолили крылатого разбойника, как кабана. И поделом ему, злодею! Всю мою жизнь, поганец, перевернул…

Видел я, как Шурделан усердствует, он мне даже понравился, да только, пожалуй что, прежде времени; подхватил он с земли толстый сук, выкатил им осмоленное чудище из костра, оглядел и приказал мне его ощипать — чтоб никакого сорняка, говорит, не осталось! Что правда, то правда, прополоть его требовалось, потому как черные огарки крепких перьев все остались в коже, некоторые еще раскаленно светились, будто головешки, вроде то и не орел был, а сказочный еж с иголками-искрами.

— Чтоб живо все остье выдрать! — понукнул меня Шурделан.

Делать было нечего, я опустился возле орла на колени и принялся за работу. Для начала выбрал шип подлиннее, ухватился крепко да тут же и пальцы в рот: крепко обжегся. Однако господь никогда не оставляет человека в тяжкую минуту, вот и мне послал он в помощь благую мысль. Я вскочил на ноги и опрометью бросился к дому.