Иван Шевцов - Любовь и ненависть

— Эти умеют оригинально мыслить или, во всяком случае, сообщать то, чего я не знаю, но о чем догадываюсь интуицией, — объяснял Дубавин. — Они не назойливы и не скучны.

Из классиков он обожал Гейне и Джека Лондона. Вообще вкусы его состояли из странных и самых неожиданных сочетаний. Современной музыки он не признавал, говоря несколько снисходительно:

— Вот разве только Шостакович и Прокофьев…

Он хорошо знал и литературу и музыку, любил много читать, судил строго и беспощадно, утверждая, что наши литература и искусство в большом долгу перед народом, что пока нет ничего значительного и выдающегося, достойного эпохи. О своей специальности он не любил говорить — "это скучно", — хотя мне хотелось знать, что собой представляет Дубавин как ученый. Мне помнились слова председателя о бездельниках из научно-исследовательского института. Новоселищев, конечно, не прав, успокаивала я себя, и все же мне хотелось знать, что дает людям деятельность целого коллектива здешних ученых. Аркадий Остапович объяснял мне, над какими проблемами они работают, называл темы диссертаций научных сотрудников. И все-таки я не была убеждена, что Новоселищев не прав на все сто процентов. Сам Дубавин показывал мне свои статьи в специальном научном журнале. А одна его статья была опубликована в областной газете. И хотя называлась она "Ученые Заполярья — народному хозяйству", прочитав ее, нельзя было сказать, что народное хозяйство нашего края получило какую-то особенно зримую помощь от местных ученых.

За окном быстро сгущались сумерки. Я включила настольную лампу. Аркадий Остапович умоляюще запротестовал:

— Не надо, Ирен, я прошу вас. Надоел электрический свет. Лучше естественный полумрак. — Он потянулся рукой к лампе и нажал кнопку выключателя. — Так приятней. Лучше сядьте и расскажите, почему у вас сегодня такой растерянно-беспокойный вид? Чем вы встревожены?

— Решительно ничем, Аркадий Остапович, это вам просто кажется в потемках. Зажгите свет, и вы убедитесь в своей неправоте.

— Где вы собираетесь Октябрьские праздники встречать? — спросил он.

— Еще не думала. Наверно, дома вместе с хозяевами.

— Давайте лучше с нами. Соберутся у меня дома товарищи наши институтские. Включим приемник, послушаем Москву, Ленинград, запустим радиолу, потанцуем. Веселей будет. А?

Предложение было заманчиво. До 7 ноября оставалась ровно неделя, но Лида уже как-то говорила на эту тему, сказала, что собираются их земляки, хотят вместо праздновать. Пригласили и меня.

— Вообще-то меня уже пригласили, — начала я нерешительно.

Он встревоженно подхватил:

— Вот как? Кто б это мог быть? Неужто Новоселищев?

— Не угадали, — ответила я и сама подумала, откуда он знает о попытках председателя завести со мной дружбу? Хотя в поселке многие догадывались, что председатель неравнодушен ко мне — столько внимания оказывает больнице.

— Тогда, наверно, с погранзаставы, этот молоденький симпатичный лейтенант, — высказал новое предположение Дубавин.

— Почему именно он? — спросила я, включая лампу,

— Потому что он смертельно влюблен в вас. Разве вы этого не замечаете? — ответил Аркадий Остапович, преувеличенно щурясь от неяркого света. Он говорил о помощнике начальника заставы с безобидной насмешкой: — Что, удивлены? Я о вас все знаю, все решительно.

— Нисколько не удивлена: здесь все знают друг о друге всё решительно. Это вам не Одесса.

— А вам не Ленинград, — вставил он улыбаясь. И потом, уставившись на меня томным продолжительным взглядом поблескивающих глаз, сказал: — А вообще вам бы следовало знать, что я, как большинство мужчин, умею ревновать. Да, да, ревновать. Ну, если не к Новоселищеву, так к этому юноше в зеленой фуражке. У него, черт возьми, есть одно серьезное преимущество — молодость, свежесть. Как говорил поэт: "буйство глаз и половодье чувств". Он даже моложе вас лет на пять.

— Вот именно, — засмеялась я.

— Вы не ответили на мой вопрос об Октябрьских праздниках.

— Хозяйка меня пригласила. Вот придет она — мы и решим, как быть.

— Давайте пригласим ваших хозяев, да и делу конец, — предложил он с готовностью, даже не раздумывая.

— Если они примут приглашение.

— Была бы честь предложена.

Лида, разумеется, отказалась от приглашения Дубавина — эка невидаль, идти в чужую компанию от своих друзей и земляков. А меня "отпустила".

— Ты пойди, Арина Дмитриевна, с кавалером оно веселей будет, — советовала она. «Кавалер» Лиде понравился: — Красивый, обходительный.