Иван Шевцов - Любовь и ненависть

Двумя кораблями выходим в атаку.

И опять никаких результатов.

Адмирал кричит в бешенстве:

— Акустики дают неточные данные, рулевой не выдерживает заданный курс, минеры опаздывают сбросить бомбы — вот вам причина непопадания.

А с третьего корабля дают семафор: "Лодка начала движение, выхожу в атаку".

Что за чертовщина: и там лодка, и здесь лодка. Выходит, их две?

Инофатьев сначала криво улыбается, затем срывается со своего стула и бежит в рубку к акустикам. Переключает аппараты с одного режима на другой — и оба показывают: под водой идет лодка. Никаких сомнений. Правда, ведет она себя несколько странно: после атаки вдруг повернула на 180 градусов и взяла курс на северо-запад, в океан. При этом идет на большой скорости, необычно большой.

С третьего корабля дают семафор: лодка "поражена".

"Поражена"? Значит, там определенно есть подлодка? А что же тогда здесь?

Адмирал смотрит на меня строго, вопросительно, и в глазах его беспокойное недоумение сменяется тревогой.

— Это не наша лодка, чужая лодка, — отвечаю я на его бессловесный вопрос. — Она идет на большой, необычной скорости.

— Атакуйте ее! — приказывает адмирал, а на лице невозмутимость, как у человека, который привык всегда считать себя правым.

— Учебными? — переспрашиваю я.

Он метнул на меня гневный взгляд, будто я сказал непоправимую глупость.

— Ну конечно учебными. Там Марат…

Последние слова сорвались у него случайно. Я понял это по тому, как сильно и быстро закусил он посиневшую губу.

Мы бросились в атаку, выпустив по лодке большую серию глубинных учебных бомб. С напряжением ждем условных пузырей. Напрасно. Лодка увеличивает скорость, идет по прямой, все мористее и мористее. Скоро кончатся наши территориальные воды.

Я посмотрел назад, где на горизонте виднелся третий «охотник», и увидел рядом с ним всплывшую подводную лодку. Немедленно запросил командира корабля сообщить, кто командует «пораженной» им подводной лодкой. Там, наверное, немало удивились такому запросу, но ответили точно: "Капитан-лейтенант Инофатьев". Указывая глазами назад, в сторону базы, я довольно грубо сказал адмиралу:

— Марат там. А здесь чужая лодка. Разрешите боевыми?

— Еще раз учебными, а если не всплывет, боевыми.

Его глаза сделались круглыми и какого-то неопределенного цвета, в них мелькнуло сомнение, запоздалая вынужденная осмотрительность, исчезла всеотрицающая упрямая уверенность.

Территориальные воды остались позади, мы вошли в открытое море. Ждать не пришлось: показался перископ, боевая рубка, корпус.

Это была не наша, чужая подводная лодка. Едва всплыв на поверхность, она начала посылать в эфир истерические вопли открытым текстом: в нейтральных годах в таком-то месте настигнута русскими кораблями, которые угрожают ей оружием, и полным ходом уходила в океан на северо-запад, не обращая внимания на наше требование остановиться. Впрочем, командир ее отлично знал, что советские моряки не станут нарушать международных правил судоходства: находясь в нейтральных водах, хотя и невдалеке от советского берега, он чувствовал себя в безопасности.

Я ждал, что адмирал и на этот раз произнесет неприятное, свистящее слово «упустили». Но он этого не сделал. Не сделал и я. Вид у адмирала был оторопелый и отчужденный. Должно быть, он только-только начал отчетливо понимать смысл случившегося и внутренне боролся с фактами — не соглашался, отрицал, не признавал. Ему было трудно смириться с тем, что произошло, трудно было признать это непоправимым.

Вернувшись от адмирала, я встретил на корабле Валерия Панкова. Он был бледен и возбужден, пальцы его слегка дрожали, по лицу бродили беспокойные тени. Говорил отрывисто, с силой выталкивая угловатые, обрубленные слова:

— Марат хотел отличиться. Вот и отличился, заварил кашу. А нам расхлебывать.

О Марате я было совсем забыл, точно к этому чрезвычайному происшествию он не имел никакого отношения. На самом же деле он был если и не главным, то первым виновником. Он действительно решил обмануть нас, воспользовавшись затопленным судном. Лег на грунт подле него и ждал. Думал, акустики не нащупают и мы пройдем мимо. А уж тогда бы он преспокойным образом прорвался в базу и стал бы героем дня. Но его нашли. Три корабля дважды атаковали лежащую на дне лодку, и атаковали удачно, метко, точно. Бомбы рвались у самых бортов. Будь это не учебные, а боевые бомбы, от лодки не осталось бы, пожалуй, и следа.