Иван Шевцов - Любовь и ненависть

— Валерка, каким ветром?

— Двенадцатибалльным, — ответил он, с размаху впаял свою ладонь в мою, и мы расцеловались.

Пришлось извиниться перед женщинами. Растроганные и обрадованные неожиданной встречей, мы побрели с Панковым не к поселку, а вдоль берега. Вдруг Валерий остановился, вытянулся, взял под козырек и четко доложил:

— Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант Панков прибыл на должность командира корабля во вверенный вам дивизион.

Я был, конечно, рад назначению ко мне Валерика.

— Но почему до сих пор старший лейтенант?

— И то хорошо, — ответил он сокрушенно и загадочно. — Говорят, между фортуной и карьерой всегда стоял знак равенства.

— Но ты, кажется, служил под началом адмирала Инофатьева?

— То-то и оно. — Он вздохнул, сплюнул и заключил: — Еле выбрался.

— А Марат?

— Что Марат? Он под могучим крылом папаши. Там его так и называют: Инофатьев Второй. Звучит одинаково, что и чеховский Иванов Седьмой.

Он был до того возбужден и обозлен, что с ним невозможно было говорить. Я просил рассказать все толком, спокойно и насколько возможно беспристрастно.

— Хорошо, буду абсолютно объективен, — согласился Валерий, — слушай. Сначала о сыне. Служит на подплаве, командует лодкой, уже капитан-лейтенант. Ходит в касторовой шинели, зимой в каракулях, фуражка с мексиканскими полями, усы английского образца. Никакие воинские порядки на него не распространяются. Летом флиртует на пляже с курортницами, а зимой носится на собственной "Победе".

— Купил?

— Он не покупал, — Валерий повел плечом, — просто скромный подарок мама ко дню рождения — наследнику исполнилось двадцать пять. У-у, такой праздник устроили, разве только салюта кораблей недоставало. Собственно, у нас главное-то и началось с его дня рождения. Мы с ним, как тебе известно, никогда не обожали друг друга, скорее наоборот. Я начал службу с командира боевой части, потом — помощник и, наконец, был назначен командиром корабля. С Маратом мы встречались редко, случайно, и всякий раз он давал мне понять, что всем продвижением я обязан ему. Меня много раз подмывало послать его к черту, но. я как-то сдерживался. Дома я у него никогда не был, и он у меня тоже. Жены наши изредка встречались, но между ними тоже пробежала черпая кошка: короче говоря, он потребовал от своей супруги прекратить всякие связи с моей женой.

— Прости, ты разве женат? Я не знал.

— Да, и дочь растет.

— А жена кто? — любопытство мое нарастало.

— Да ты с ней знаком, — весело отозвался он,

— С твоей женой? — удивился я.

— Да Зоя же, ну что ты прикидываешься!

— Какая Зоя? Ах да, верно, верно, помню.

И мне стало неловко. Почему? Потому что забыл? Но разве я виноват, что эта девушка не оставила ни в памяти, ни в сердце моем решительно никакого следа. А вот Ира… Мне хотелось услышать о ее жизни, и какой он недогадливый, Валерка, этот веселый, сердечный человек.

Валерка не умел быть кратким; он все продолжал своп рассказ:

— Так вот, пришла в голову адмиральского сынка блажь пригласить своего однокурсника, то есть меня, на день своего рождения. Я думаю, ему просто хотелось пощекотать свои тщеславные пятки и заодно ошарашить меня важностью своей персоны. И однажды на причал нашей бригады врывается сверкающая лаком адмиральская машина. Знаешь — этак неожиданно. У нас всполошились, команды подали, комбриг выскочил на причал встречать начальство. И вдруг из машины вместо Инофатьева Первого выходит Инофатьев Второй. Конфуз. Матросы язвительно улыбаются, комбриг взбешен, говорит Марату: "Вы, капитан-лейтенант, в другой раз заранее ставьте нас в известность, когда будете ехать на машине командира базы". А он, видите ли, приехал, чтобы лично пригласить меня. Нахал, да и только. Я придумал какой-то предлог и отказался. Вот и вся предыстория. А что касается дальнейшей истории — она очень неприятная, я, может быть, расскажу о ней тебе как-нибудь в другой раз, когда все утрясется в душе.

Так он торопливо и со свойственным ему жаром разматывал клубок воспоминаний, затем махнул резко рукой, сказал:

— Хватит об Инофатьевых, это уже все в прошлом. Лучше расскажи, как ты живешь, успехи как?

Нет, он ничуть не изменился, мой давний друг. В его глазах отражались душевная обида и радость, как-то по-своему уживавшиеся рядом.

Но мне все-таки хотелось услышать об Ире. И я спросил его. Он ответил без подробностей, не желал вдаваться в детали, а быть может, действительно о них не знал.