Арон Тамаши - Предостережение

— Пусть мальчик тоже на людей поглядит.

— Пускай, я тому не помеха, — уступил отец.

Вот как получилось, что не только родители вдвоем, а мы все трое пустились под вечер в путь.

Погода стояла ласковая, хотя солнце пригревало уже не без скупости. Легкий ветерок гнал по небу кружевные облака, тут и там вспыхивал на деревьях и диких кустах алый лист, тихой музыкой звенели сухие кукурузные стебли. Сверху, с холма, трижды видели мы бегущих зайцев; в вышине величественно и плавно кружил орел, и над верхушками векового бора черной тенью скользил старый ворон.

И только-только стемнело, мы были уже на месте.

Дядя Михай с женой пригласили нас в светлый и опрятный дом, шумно радуясь, что вот, мол, еще раз привелось всем в добром здравии дожить до этого праздника. Тетя Амали, жена дяди Михая, захлопотала, засуетилась вокруг гостей. Ее раскрасневшееся смуглое лицо осветилось лаской, когда она легонько погладила меня по затылку, удивляясь, что я так вырос, а ведь вроде недавно еще был совсем ребенком.

— А то как же! — поддержал ее сам хозяин. — Я бы теперь крепко подумал, прежде чем с ним побороться.

Мама радостно засмеялась, а отец степенно и торжественно молчал.

Праздник начался.

Из цветастой глиняной фляги разлили прошлогоднюю крепкую палинку своего приготовления. Первую рюмку стоя выпили за хозяина, а в его лице — за всех Михаев, какие только сыщутся на земле и на небе, затем тетя Амали стала накрывать на стол.

За едой веселье набирало силу.

Вскоре огонек в керосиновой лампе начал слегка покачиваться, подражая гостям и хозяевам, даже отец стал чуть словоохотливее, хоть это было для него необычно, и тогда я, набравшись храбрости, рассказал про своего однокашника, проживающего здесь, в селе.

— А мы его живо доставим! — воскликнул дядя Михай.

И тут же наказал дочурке: пусть сбегает и передаст, что моего друга Кальмана, канторова сына, ждут в этом доме с радушием и нетерпением. Не знаю, какие слова сумела донести до места девочка, только Кальман вскоре явился. Как вошел, увидал меня — и прямо дар речи потерял от такой неожиданной встречи. Вскоре он, правда, освоился, и мы стали праздновать вдвоем; а взрослые между тем продолжали свое особое веселье, ровно журчавшее и лишь изредка выплескивавшее лихие прибаутки дяди Михая и звонкий матушкин смех.

Словом, праздник удался на славу.

Вдруг раздался стук в дверь, и в дом вошел мужчина, одетый по-городскому, в костюм. Поздравив всех с праздником, он пожал руку дяде Михаю, а затем и каждому из нас. Хозяева приняли гостя уважительно, не выказывая, впрочем, особой радости.

У вошедшего господина была длиннющая тонкая шея, а на той шее крохотная птичья головка; и нос на птичьей головке совсем малюсенький, колючие глазки-живчики все время озабоченно бегали.

— Что это за пугало такое? — спросил я у Кальмана шепотом.

— Янош Капдошка, — сказал он мне на ухо.

— А кто он?

— Торговлей тут у нас промышляет.

Стоило нам взглянуть на Капдошку — обоих смех разбирал; пытались не смотреть на него, отвернуться, все равно проку получалось чуть.

— Поведайте нам, господин Капдошка, что в мире творится, — попросил хозяин.

— Мир плавает в крови.

— Ну-у!

Разговор о войне на том и иссяк, хотя господин Капдошка явно не прочь был его продолжить. Впрочем, он не растерялся и принялся хвастать удачной сделкой, на которой будто бы здорово заработал, и тут же осведомился, не ведет ли кто из присутствующих имущественной тяжбы, дескать, он отлично знает все ходы-выходы и с большой охотою готов оказать любую помощь. Увидав, однако, что никто своих дел раскрывать не собирается, он еще раз шумно поздравил именинника и собрался уходить.

Стал собираться и мой друг Кальман.

А почему бы, подумалось мне, не проводить друга до дома, пусть взрослые здесь одни попируют. Так и решил, а пока я у отца дозволения спрашивал, господин Капдошка уже вышел.

Тетя Амали, махнув ему вслед, предостерегающе напутствовала нас:

— Будьте только очень осторожны, не то… Этот господин Капдошка бо-ольшой ловкач!

Мы пообещали быть начеку, с тем и вышли из дому.

А у самых ворот поджидал нас Капдошка. Делать нечего, отправились мы при лунном свете по тихой улочке втроем. Господин Капдошка всю дорогу выказывал свое к нам дружелюбие, мы же старались говорить поменьше и то с оглядкой. Перед корчмой нам все-таки пришлось остановиться, потому что он весьма учтиво пригласил:

— Окажите мне честь — только по стаканчику!