Арон Тамаши - Роса и кровь

Можа Палл сглотнул слюну: у него внезапно пересохло во рту.

«Попью-ка я, — решил он, — отведаю хрустальной водицы, такая водица небось и жажду утолит, и силы придаст».

Там и кружка была, стояла уж не первый год, эмаль давно облупилась, а она все стояла, чтобы каждый мог напиться, когда ему вздумается.

Туда-то старик и направился.

Путь к роднику преграждала яблоня, а за нею — раскидистый куст дикой бузины. Можа Палл миновал долгую яблоневую тень, опустив голову и мечтая напиться, обошел бузинное семейство — а там в двух шагах уже был родник. Вода журчала совсем рядом, ледяная и хрустальная, струилась по длинному желобу и падала вниз, на сверкающую гладь, поднимая легкие брызги. И эмалированная кружка была тут как тут, приютилась на краешке и манила оттуда.

Можа Палл уже и руку протянул, чтобы взять ее. Но рука замерла на полпути.

Из родника пил дикий кабан.

Он стоял по другую сторону журчащего желоба и пил не отрываясь. Черным кошмаром вздымались кабанья голова и косматый загривок. Все остальное скрывал родниковый сруб, протянувшийся перед Можей Паллом, словно богом положенный предел в три метра длиной, полный черной воды, а струйка, падая на черную гладь, щебетала неустанно, как птичка.

Страшный был кабан, черный как смоль, словно в тяжелом сне. Свет зари заливал лохматую шкуру. Внезапно он вскинул голову. Прозрачная вода струилась изо рта, омывая желтые клыки, блестели тугие смоляные комочки глаз.

И застыл в неподвижности, буравя человека взглядом.

«Ну вот мне и конец!» — обожгло старика, но в ту же секунду сам собою нашелся выход. Рассудок все еще беспомощно корчился в судорогах, а рука между тем, не дожидаясь приказа, точным и быстрым движением взялась за топорище.

И застыл, уставясь зверю в глаза.

Кабан смотрел на него не отрываясь.

Так они стояли — глядели друг на друга упорно и дерзко — и выжидали оба. Но вот Можа Палл, повинуясь не то разуму, не то инстинкту, чуть сдвинул правую, а потом и левую ногу. Словно сама земля перенесла его вперед. И тут, в полутора шагах от кабана, скрипнул под ногою камешек. Старик сжал топорище и напрягся как струна. Кабан приготовился к прыжку, но в ту же секунду над ним сверкнул топор. Зверь взвыл и отпрянул. Острие вонзилось в сруб. Хрюкая и скуля, вернулся кабан на прежнее место. Щелкали клыки, изо рта шла обильная пена. Становясь все гуще, она обволакивала морду и плюхалась в родниковую воду, а потом плыла по ней, желтая, смешанная с кровью.

Светало.

Мутная пена все ярче окрашивалась кровью. Можа Палл увидел рану, нанесенную топором: она зияла между клыками, ближе к правой ноздре, чуть не надвое рассекая кабанье рыло.

Вода журчала, щебетала птичьими голосами, и ворчал, изрыгая пену, кабан. А старик, увидев кровь, совсем окаменел и намертво впился взглядом в кабаньи глаза.

Небо на востоке окрасилось алым цветом.

Кругом весело пестрела повилика, цвела белыми кружочками дикая морковь, голубели у самой воды незабудки. Дикая бузина покачивала черными жемчужинами ягод, ярко-красное ожерелье украшало бересклет.

Можа Палл не шевелился; кабан ворчал, изрыгая пену.

Шло время.

Но вот от дома послышался крик, словно лопнуло на морозе стекло.

— Подите сюда! Не слышите, что ли?!

Звала жена. Видимо, хотела спросить, что сготовить на завтрак. Ей-то невдомек. Легко сказать: подите сюда, то-то и беда, что с места не стронешься.

— Куда ж вы по девались, не слышите, что ли? — снова позвала старуха.

Голос как будто приближался. Старик ужаснулся, представив, что может выйти. Отзовешься — напугаешь и ее, и кабана, не отзовешься — старуха чего доброго сама пожалует разбираться, что к чему.

Он не отозвался, но секунду-другую спустя чуть-чуть подался назад, потом еще, самую малость. Но и кабан, увидев, что расстояние растет, поставил передние ноги на край сруба — не иначе, готовился к прыжку. Старик качнулся вперед — кабан тут же отступил и положил необъятную голову на сруб; опять пошла кровавая пена и защелкали клыки.

Осенняя изморозь сверкала в первых солнечных лучах.

— Дедушка, — позвал звонкий голосок, и тут Можа Палл решился.

— Ты, что ли, Дерке?

— Я! — отвечал голосок. — Да где ж вы?

Кабан напряженно прислушивался, не спуская со старика маленьких блестящих глаз; Можа Палл в свою очередь не сводил с него взгляда.

— Тут я. Иди сюда!

— Иду, иду!

Дерке приближался. Подернутая инеем трава едва слышно шелестела у него под ногами, словно тонкая шелковая ткань. Не успел он добраться до бузины, как старик окликнул его снова: