Элис Хоффман - Речной король

У Эйба не было шанса быть похороненным на этом кладбище ни сегодня, ни в тот день, когда он будет готов к переселению в мир иной. Он предпочел бы, чтобы его могила была где-нибудь на лугу, как могила той женщины, нашедшей упокоение на ферме Райта, память которой он чтил прямо среди луга.

— Бьюсь об заклад, я уеду отсюда раньше тебя.

— Мне нельзя заключать такое пари, — сказала Карлин. — Мисс Дэвис оставила мне деньги, хватит, чтобы покрыть все расходы на обучение.

Пункты в завещании мисс Дэвис были совершенно ясны. Ее сбережения, мудро помещенные этим любезным Майком Рэндаллом в банк под проценты, должны пойти на программу поддержки для неимущих учеников, каждый семестр будет отчисляться определенная сумма, гарантирующая, что такому ученику не придется работать и он сможет при желании ездить куда-нибудь во время каникул. Мисс Дэвис оговорила в особом условии, что Карлин Линдер должна быть первой, кто воспользуется таким правом: все ее расходы будут оплачиваться до последнего дня последнего года обучения. Если ей потребуется одежда, книги или семестр в Испании, она должна только составить запрос и передать его Майку Рэндаллу, который выпишет чек и обналичит необходимую сумму.

— Так что в финансовом смысле мне не о чем беспокоиться. — Карлин обмотала шею зеленым шарфом. — Если я останусь.

На прошлой неделе Карлин исполнилось пятнадцать, но она никому не сказала, да и не чувствовала, что у нее есть повод для праздника. Однако сегодня она выглядела не старше чем на двенадцать. У нее на лице было написано недоверие, часто сопутствующее первому шоку от осознания утраты.

— Ты останешься.

Эйб смотрел на маленького каменного ягненка, который был украшен венком из жасмина.

— Мисс Дэвис рассказывала мне, что люди приносят сюда цветы на счастье, — сказала Карлин, заметив его взгляд. — Это памятник ребенку доктора Хоува, тому, который так и не родился, потому что его мать погибла. Каждый раз, когда в городе заболевает ребенок, мать приносит сюда такую гирлянду и просит помощи.

— Я никогда об этом не слышал, а мне казалось, я знаю все местные легенды.

— Может быть, вам не о ком было просить.

Когда Карлин пошла на кладбище на погребальную церемонию, Эйб остался там, где стоял, затем развернулся и отправился той же дорогой обратно на луг. Голос отца Минка был приглушенным и траурным, и Эйб решил, что он предпочел бы слышать в память о мисс Дэвис пение птиц, которым она, как бы ни была больна, всегда вывешивала кусочки сала и насыпала семечки.

Глаза Эйба щипало от мороза, но ему все равно предстояло вернуться обратно к церкви, где он оставил машину, однако он обнаружил, что движется в противоположном направлении. Это было лишено всякого смысла, ему следовало держаться подальше от школы, но он все равно шел через луг. Во время долгого, неспешного пути до лужайки посреди кампуса он совершенно замерз. На деревьях сидели скворцы, и по причине того, что светило бледное солнце, розовые шпалеры перед «Святой Анной» были полны птиц. Эйб не видел их, зато слышал, как они распевают, словно пришла весна. Он узнал пение кардиналов и различил подвывание черного кота, который тоже услышал их песню. Кот замер под шпалерой, наклонив голову, зачарованный парой сидящих над ним птиц.

Может быть, в Хаддане был еще один кот с одним глазом, но на этом был ошейник с отражателем, который Эйб купил на прошлой неделе в «Кэтсетера», в торговом центре Миддлтауна. Совершенно точно, его кот и кот Элен Дэвис был одним и тем же животным. Если бы кот никогда не появлялся у него под дверью, Эйб был бы счастлив жить один, но теперь все изменилось. Он оказался причастным, он покупал ошейники, беспокоился. Например, сейчас он поймал себя на том, что по-настоящему рад встрече с этим жутким созданием, и подозвал его, посвистев, словно это был пес. Птицы улетели, вспугнутые звяканьем колокольчика на новом ошейнике, но кот даже не взглянул на Эйба. Вместо этого он двинулся по направлению к «Меловому дому», вышагивая по льду и бетону, не останавливаясь, пока его путь не пересекся с путем парня, шедшего к реке играть в хоккей без правил. Это был Гарри Маккенна, он посмотрел вниз на кота.

— Отвали, — сказал он грубо.

Гарри всегда чувствовал необходимость выделиться. Было здорово сознавать, что он заткнул за пояс тех дураков, считающих себя храбрецами, которые ловили в силки беспомощных кроликов в ночь инициации. Он вместо этого выбрал черного кота и таким образом заполучил сувенир гораздо более интересный, чем кроличья лапка, сувенир, который он держал в стеклянной пробирке, вынесенной из биологической лаборатории. Сейчас желтый глаз сделался молочным, как один из тех шариков, в которые Гарри играл в детстве, а когда он встряхивал пробирку, глаз гремел, словно камешек.