Марина Москвина: Крио

Стешка! Это твой отец опускается в море в водолазном костюме. А если тебе говорят, что я умер, не верь! Вот он я – любящий тебя папка!

В тот пасмурный день ноября, когда свинцовые галоши Макара встали на дно моря и, как герой Жюля Верна, он двинулся к пробоине в борту корабля, под которым эпроновцы протягивали скобу для понтона, вдруг сверху дернули три раза за сигнальный фал, а потом еще раз: «Поднимайтесь срочно!»

Неодолимая сила держала его на дне, будто не пускала наверх. С усилием Макар оторвался от илистого дна и начал подниматься, прижимая к животу супницу, которая приглянулась ему в прошлое погружение.

Макара подхватили матросы, помогли взобраться на палубу. Его ждали три человека: один в штатском, двое в серых шинелях до пят, в синих суконных шлемах с краповой звездой. Штатский держал заранее подготовленную бумагу «Стожарову лично в руки!».

Возникший из водяной пучины водолаз медленно отдал дневальному супницу, откуда выскочил маленький краб, засеменил к борту и, обнаружив дульце для стока, юркнул в него и плюхнулся в море.

С водолаза на палубу натекала огромная лужа воды, она подбиралась к сапогам подателя бумаги, но тот стоял твердо, не отступал, вперив взгляд в окошко шлема, силясь разглядеть Стожарова.

Но явно другое виделось там, метались размытые тени, совсем не напоминавшие человеческое лицо. Матрос живо свинтил наблюдательное окошко, и всем открылась задняя стенка шлема с воздушными клапанами.

Матросы быстрыми заученными движениями отвинтили болты, сняли шлем с водолаза. Никто даже не успел осознать, что шлем пуст, когда сам резиновый костюм стал морщиться, опадать и, придавленный пудовыми грузами, сложился влажной грудой в лужу на палубе. Макара Макаровича Стожарова не было внутри водолазного обмундирования, там вообще никого не было.

Один из матросов свесился за борт и стал вглядываться в морскую глубь, откуда был поднят Стожаров: не выскользнул ли секретарь, когда его поднимали наверх лебедкой? Вода была тихой, без единого пузырька, лишь легонько волна за волной шлепались о железный борт судна.

Стожаров пропал, испарился, растаял, словно туман над морем, исчез, как мираж, как последняя мысль остановленного сознания, и тем самым избежал неминуемого ареста, ибо всем было ясно, что за ним пришли «пламенные люди», но досталась им только белая фарфоровая супница с Андреевским флагом.

Удивительный этот факт был зафиксирован Черноморским ОГПУ и отправлен почтой в Москву, где решили, что их дурачат, а Стожаров просто сбежал, почуяв угрозу ареста.

Еще несколько дней агенты дежурили у ворот дома сорок семь по Красноармейской улице, обыск в доме тоже не увенчался успехом: в качестве трофея забрали старый брезентовый плащ, потертую шляпу, корзину с шерстяными носками, стопку газет «Пролетарий Черноморья» и письмо от Бухарина:

«Дорогой Макар!

Только ты ушел, ко мне явилась тов. Крачковская, врач, давно когда-то оказывавшая, по ее словам, услуги партии (она предъявила мне рекомендации от ряда товарищей). Тов. Крачковская здесь поднимает дело по поводу злоупотреблений в нарзанных ваннах, за что вылетела со службы и теперь находится без средств. Я дела самого не знаю, ходов и выходов тоже. Очень бы просил тебя выслушать и направить события куда следует.

«…Милая Стешинька!

Когда-то великий Леонардо нашел емкий и точный образ, выносящий действие за пределы описываемой данности, одной только личной, пусть и героической судьбы: сфумато , что означает незаметное, воздушное взаимопроникновение света и тени, как бы третьего состояния – светящейся тьмы и затемненного света. Это исполнено глубочайшего смысла, ведь и путешествие Данте описано им как движение из беззвездной, темной бездны преисподней к точке, льющей столь «острейший свет, что вынести нет мочи». И тем не менее одно просвечивает сквозь другое, всполохи – сквозь глыбы жизненных обстоятельств, свет – сквозь дым и т. д. Вне этих соотнесений и отзвуков, вне этих троп в контексте Ваша вещь может показаться просто любовной историей, в то время как истинное ее содержание – Нечто , непрерывно совершающееся на великих российских пространствах вселенской жизни и всеобщей судьбы.

P.S. Чтобы сохранить присутствие духа, попробуйте представить Вашу вещь уже написанной, опубликованной, прочитанной, словно эта работа уже стала частью Вашей кровеносной системы…

Сердечный привет милейшей Пелагее Федоровне.