Сюсаку Эндо - Уважаемый господин дурак

— Ребенок-сан.

Действительно, это были дети, которые на тротуаре играли в бой на самурайских мячах.

— Собака-сан.

Делая поворот под мостом на улицу Сакурагите, такси вспугнуло бездомную собаку, которая мочилась у фонарного столба. Томоэ ничего не оставалось — только кивнуть в знак согласия.

— Собака-сан опасно.

— Да, собака-сан опасно. — Незаметно для себя Томоэ тоже заговорила на странном японском языке.

Гастон, видимо, очень любил собак и поэтому проводил псину долгим взглядом, пока та не перебежала через дорогу.

Если бы все было только так, то еще ничего. Когда они доехали да станции Сакурагите, было уже за полдень, и Такамори сказал:

— Томоэ, может, зайдем куда-нибудь перекусить? Хорошо бы суси. Это ведь лучшая японская еда.

Такамори предложил это, сделав вид, что свободно распоряжается кошельком своей сестры. Похоже, отлично поняв его японский, Гастон радостно закивал головой.

В ресторане суси трое заняли места и сразу оказались в центре внимания как обслуги, так и посетителей. Томоэ всем своим видом показывала, что не имеет никакого отношения к спутникам, и сидела отвернувшись. Слушая объяснения Такамори, Гастон из вещевого мешка, лежащего у него на коленях, неожиданно достал что-то белое и длинное с привязанными шнурками.

— Это... — торжественно заявил он, — подарил мне японский матрос по имени Танака-сан в Марселе.

И у всех на виду Гастон неторопливо завязал шнурки вокруг шеи и простодушно рассмеялся.

— Вот я и прикрепил японскую салфетку...

За исключением Томоэ и Такамори, весь ресторан разразился гомерическим хохотом: то, что повязал на шею Гастон, было отнюдь не салфеткой, а фундоси — узкой набедренной повязкой для мужчин.

Когда в электричке по дороге в Сибуя Такамори с горькой усмешкой спросил у Гастона, откуда у него эта повязка, тот рассказал, что за день до посадки на «Вьетнам» он обнаружил на том же причале пришвартованный японский сухогруз. Сердце Гастона тут же учащенно забилось, и он немедленно отправился на экскурсию. Молодой матрос по имени Танака-сан любезно согласился показать ему корабль, а затем в своей каюте угостил маринованными сливами, сушеными водорослями и японским печеньем. Увидев висевшую на иллюминаторе длинную белую тряпку со шнурками с обеих сторон, любопытный Гастон спросил, что это такое. Молодой искренний матрос, как и следовало ожидать, не смог открыть ему истину и был вынужден сказать:

— Это... японская салфетка.

Можно сказать, что японское фундоси и европейская салфетка внешне с большой натяжкой похожи друг на друга. Но желая оставить себе какую-то память о посещении японского судна, Гастон предложил поменять «салфетку» на свой галстук. Танака-сан был вынужден пойти на эту сделку.

Учитывая обстоятельства, в действиях Гастона не было ничего плохого: он искренне поверил объяснению Танака-сан и в японском ресторане, несомненно, хотел лишь простодушно показать Томоэ и Такамори всю радость своего приезда в Японию. Однако Томоэ, покраснев, не вынесла такого вульгарного поступка в переполненном ресторане.

«Хоть он иностранец, — думала она, — но дурак, дурак. Ну, действительно, не дурак ли он?»

Весь обратный путь в электричке и в автобусе она не проронила ни слова и сидела, демонстративно отвернувшись не только от Гастона, но и от своего брата.

— Ну, довольно, успокойся. Сейчас уже ничего не поделаешь. Он ведь впервые в Японии, — пытался заступиться за Гастона стоявший рядом Такамори, но Томоэ не отвечала. — Даже ты, Томоэ, поехав впервые за границу, можешь совершить подобные промахи.

Но она, крепко сжав губы, не проронила ни слова. И только виновник всего этого Гастон, положив на колени вещевой мешок, продолжал с восторгом наблюдать за видами города, пролетавшими за окном.

Наконец они прибыли домой.

Поручив дальнейшую заботу о госте маме Сидзу и Матян, которые сразу не смогли избавиться от первого шока при виде его, Томоэ бросилась в свою комнату и заперлась. На столе валялся раскрытый журнал о кино. С его страницы раздражающе смотрело меланхоличное лицо актера Даниэля Гелина в роли Наполеона.

— Вот твоя комната... — послышался из коридора голос Такамори. — Чувствуй здесь себя, как в своем доме.

Полагая, что Гастон после длительного путешествия устал и захочет немного подремать, хозяева разложили на полу в его комнате японский матрас и оставили гостя в покое. В три часа дня, когда гаев Томоэ немного поубавился, она спустилась на кухню, чтобы попросить Матян приготовить чай и пирожное для гостя.