Тим Паркс - Призрак Мими

Форбс потрясенно умолк.

– И раз они ненормальные, – настаивал Моррис, – то наверняка способны на любую подлость, разве нет? Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что Бобо убили именно они. Жаль только, что мы их взяли сюда и не выгнали раньше, после истории с туалетом.

Форбс судорожно открыл рот, но так и не решился возразить. В выцветших глазах был тоскливый упрек. В конце концов он буркнул что-то на своей латыни, но никто – его, естественно, не понял. А Моррис уже продолжал тронную речь, хватаясь за нее как за соломинку, чтобы не рухнуть в самый неподходящий момент под тяжестью отвратительных подробностей. Он вспомнил раковых больных, которые исцелялись чудесным образом, обретя цель в жизни, и для этого взбирались на Килиманджаро или открывали в Бухаресте приют для детей-инвалидов.

– С сегодняшнего дня, – он повысил голос, – я возглавляю фирму «Вина Тревизан», и до тех пор, пока она имеет прибыли, я вам гарантирую достойную работу. Что касается деталей, вы в любом случае остаетесь на Вилла-Каритас до конца марта. Потом произойдут большие перемены, вы получите гражданство и должны будете занять достойное место в итальянском обществе.

При упоминании перемен лицо Форбса смягчилось. Чернокожие и балканцы были поражены.

– Так нынче вечером на работу, идет? Нужно выполнять условия контракта. – Грузовик «Доруэйз» в крайнем случае подождет до утра. – Кроме того… – Моррис заколебался. Когда он заговорил снова, его голос звучал мягче и доверительнее. – Кроме того, хочу поделиться с вами приятной новостью. Моя жена Паола сказала сегодня утром, что ожидает нашего первенца.

Форбс опередил всех:

– О, дружище, я так рад за вас!

– Отличные новости, босс! – закричал Кваме. Остальные пробормотали что-то себе под нос, сидя по-турецки на каменном полу в прокуренной комнате. Но Моррис и не думал настаивать на формальных поздравлениях (хотя сам в подобном случае не заставил бы себя ждать).

– Кваме, прошу за мной, – сказал он решительно и, почти по-военному развернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

Надо было послать факс в Англию. Надо было поговорить с дневной сменой, привести в порядок бумаги, подбить все балансы, уладить последние детали завтрашних похорон. Наконец-то Моррис был официально занятым человеком.

В завещании только и говорилось, что все имущество синьоры Луизы Тревизан должно быть разделено поровну между дочерьми, которые будут живы на момент ее кончины, и что она желает быть погребенной в семейном склепе рядом с дорогим супругом Витторио и незабвенной дочерью Массиминой.

Да и можно ли было ожидать иного?

Моррис сложил два листа, на которых была записана последняя воля, и поднял исполненный печали взгляд. Антонелла сидела, пряча лицо в ладони, на антикварном стуле за стеклянным столом, за которым они так безмятежно обедали всего два дня назад. Старикашка-священник, любитель собирать ношеную одежду, стоял рядом и довольно неловко – при его-то профессиональном опыте – держал руку страдалицы. Кваме застыл, выпрямившись, как пальма, у розовой оштукатуренной стены: ни дать ни взять варварская скульптура из тех, что приобрели такую популярность у «мыслящих» буржуа. Надо думать, для них это что-то вроде изгнания бесов и одновременно – реверанс чуждому миру, который страдает на экранах телевизоров и угрожает сытому покою на улицах.

Пока Моррис мог размышлять о чем-то отвлеченном и изящном, ему не было нужды считать себя только незадачливым преступником. Перед ним была тяжелая задача – вечно приходится делать не только необходимое, но и кое-что сверх того.

– Я полагаю, раз похороны завтра с утра, семейный склеп должны отворить уже сегодня?

Антонелла вновь расплакалась. Перед нею лежала стопка свежих номеров «Христианской семьи», которые она, как видно, обязалась разносить по другим домам богатого поселка. Антонелла зарылась в журналы лицом и дрожала.

Подошел священник, неслышно ступая по гранитным плитам пола.

– Бедняжка очень расстроена, – шепнул он Моррису. – Только что приходила полиция и задала несколько неприятных вопросов.

– Как это – неприятных? – Моррису даже не пришлось изображать беспокойство.

– Насчет того, почему муж отсутствовал дома ночью.

– А… – он понимающе кивнул, искренне посочувствовав Антонелле.

В каком-то смысле он сделал для нее доброе дело, избавив от мерзкого Бобо, который вдобавок ко всему трахал заводскую шлюшку с животной кличкой. «Твоя Цуцу»!