Тим Паркс - Призрак Мими

Течная сука подвывала на одной ноте. Где-то монотонно жужжала пчела. Страстный визг оборвался в спазме наслаждения. Мужчина басовито заворчал.

– Надеюсь, вам обоим понравилось, – сказал Моррис, взобравшись наверх. Паола дышала, как загнанная лошадь. Кваме отпихнул ее легкое тело и поднял голову.

– А, босс, – только и произнес он. Затем пояснил без тени смущения: – А мы думали, вы еще в больнице. Эй, босс, что это у вас с лицом?

Все замолчали. Томно ныла музыка, за окном грохотал экскаватор. Кваме развернулся всем телом к Моррису; на лоснящейся от пота груди играли могучие мышцы. Обманутый муж колебался. Поскольку убить их обоих – при том, что Кваме гораздо сильнее, – явно не представлялось возможным, к нему пришло холодное равновесие. Гнев словно заледенел; и это чувство, разделенное с Мими, несло в себе зародыш неких грядущих событий. Эмбрион… Я бы отнесся к этому легче, если б она не носила моего ребенка, мысленно проговорил Моррис и сразу поправил себя: мою дочь, земное воплощение Мими!

Паола наконец отдышалась и откинулась на спинку дивана, острые кончики грудей вызывающе уставились на Морриса. Склонив голову к плечу, она – лукаво улыбнулась:

– Бедная мордашка! Слушай, Мо, не забивай себе голову разными глупостями, лучше разденься и присоединяйся к нам.

Было уже полвторого. Там, в госпитале, Дионизио наверняка беспокоится, куда подевался его английский пациент. И откуда Моррису знать, вдруг Фендштейг или Марангони докопаются, что он сбежал из больницы, и, главное, куда? Но всему приходит конец. Паола переступила черту.

– Иди сюда, – повторила она. Моррис не отрывал от нее глаз. Жена захихикала. – Я знаю, Мо, мы тебя достали, но что тут такого, в самом-то деле? Мне всегда хотелось, чтоб меня оттрахали сразу с двух концов. Ну давай же, Мо, лови момент, и нечего делать из жизни трагедию.

– Угу, – поддакнул Кваме.

Перед глазами плыл красный туман. Но дальний уголок сознания оставался поразительно ясным и трезвым, будто за Морриса думал кто-то другой. Прошли времена – в том отеле в Римини или на Сардинии – когда он был бесконечно одинок. Внутренним взором он видел кроткое круглое личико и светлый нимб над ним. Лик Святой Девы, la Vergine incoronata.

– Мы же все про тебя знаем, Мо, – в голосе Паолы появились заискивающие нотки. – Кваме мне рассказал, что случилось, и мы тебя не бросим в беде. Разве можно требовать большей верности?

Моррис открыл было рот, но это оказалось преждевременно. Мими пока не заговорила.

Паола потянулась к нему. Кваме разинул в улыбке зубастую пасть.

– Corragio, Мо, смелей. Не будь таким занудой. у к чему нам ограничивать себя? Это ж такая тоска, ты и сам чувствуешь.

– Ага, – повторил Кваме. – Мы тебя не кинем, босс, мы тебя любим. – Черная кожа очень гармонировала с красным диваном. И выглядел он ничуть не более потрясенным, чем в то утро, когда увидел смерть Бобо.

– Так ты, значит, не беременна… – выдавил Моррис.

– Ах, бедненький, дай, я поцелую твои ранки, – засюсюкала Паола и потянулась к нему.

В этот миг Мими молвила, очень четко и громко: «Неправда. Она беременна».

Услыхав ее звенящий голос, Моррис почувствовал головокружение. Комната, жена и верзила-негр расплылись перед глазами в серые тени. Но все-таки, это Паола (в тот момент уже явно снюхавшаяся с Кваме) звонила в полицию, или не она? Так же внезапно вернувшись к реальности, Моррис взял себя в руки.

– Сейчас схожу, принесу выпить чего-нибудь. Вы пока отдышитесь, да и я тоже. А уж потом получу свое, – он рассмеялся через силу. – Тогда держитесь…

Паола любвеобильно сощурилась:

– Все что захочешь, Мо. Ты только болт свой донеси в целости и сохранности.

Разбитый и окрыленный отчаянием, Моррис спустился в кухню. Казалось, коктейли смешивает чужая рука. Два высоких стакана со льдом, по три дюйма джина и тоника. Половинку лимона в каждый. А где та дрянь, что Паола принимала для снятия стресса? Вот и она. Еще бы не быть стрессу, когда она предала мужа. По тридцать капель обоим.

– Эй, Мо, ты где там застрял? Смотри не передумай!, – раздалось сверху.

– Лимон искал, – крикнул он в ответ, отмеряя дозу в стаканы с джином. Потом налил себе одного тоника, вытер посуду, ручку холодильника, нож, которым резал лимоны, и поспешил с подносом наверх.

А музыка все играла. Шаде томно мурлыкала – «Вишневый пирог»; сладострастно гнусавили саксофоны. Негритянскую культуру белые приспособили для разврата, как возбудитель похоти. Прислушиваясь, Моррис остановился на лестнице и закрыл глаза. «Мими, дай мне силы пройти через эту грязь. В – конце концов, все от этого только выиграют». Ибо только что, несмотря на его расшатанные нервы, Мими помогла окончательно понять смысл происшедшего, осознать необходимость, и ясно показала путь к успешному исходу.