Валерий Попов - Нарисуем

– Нет… – проговорил я. – Мы вместе едем!

И удивился сам.

– Ну поглядим, – улыбнулась она и вернула студенческие.

Спасение свое бурно отметили… кому-то это обошлось в «телевизор цветной». Шли через пустырь, благоухавший полынью, пихаясь и хохоча, бутылки в наших руках сверкали! На кривом ящике за магазином сидела старушка и, сощуря свои васильковые глазки, смотрела на нас. Осуждает?

– Чего, бабушка? – мы ласково к ней подошли.

– Я б с вами пошла! – восхищенно тряся головкой, сказала она.

И это, может, и был самый счастливый миг нашей жизни.

Смело реализуя наличность, до раздела «Книги» дошли. Я уже занес свое хищное перо…

– А вот это – нет! – произнес Пека неожиданно твердо.

У него свой вариант душеспасения был: книги покупать! Пачка денег в газете с надписью «Книги» нетронутой была. Видно, книги он лучшей индульгенцией считал. Брал только серьезные – Библию, Монтескье. Уважал книгу уходящей эпохи, про трудовые подвиги, какую-нибудь серьезную профессию, с мрачным просветлением в конце. Сгружал их в нашу каморку – и снова шел. Как понял я – он почти уже морально очистился через это дело, смело смотрел.

– Где мне вот только деньги достать, с тобою лететь? – вырвалось у меня.

– А зачем? – вдруг произнес он.

Такого цинизма не ожидал от него!

– Мы же сценарий обещали!

– Ну и что? Напишем мы твой сценарий!

Уже только «мой»?

– Где?! – воскликнул я.

– А у тебя!

Такого я не ожидал. Как-то я с надеждой больше в другую сторону смотрел – на Восток.

– А то все «ко мне, ко мне»! – злобно произнес Пека. Прям уж заездились к нему! – Нарисуем! – бодро он произнес.

Нахально, честно говоря, с его стороны! Ну, а с моей стороны было не нахально? Домой вернуться, может, и хорошо… Но с таким подарком! Вся моя жизнь перевернется… что, может, и к лучшему?

– Давай…

– А ты боялся! – бодро Пека произнес… Бояться я, откровенно говоря, еще продолжал. И как жизнь показала – не напрасно.

– Осторожней! – Пека орал.

Три носильщика катили за нами тележки… Книжный магазин!

– Все ваши? – удивился проводник. – А с виду не скажешь.

Тесное купе… от книг особенно тесное.

– Прямо как под землей в кабинетике у меня, – Пека умилился, оглядывая купе. – И освещение тусклое такое же.

Когда ж мы увидим, наконец, подлинный его кабинетик? Едем с ним сейчас в аккурат в обратную сторону!

С визгом колец я сдвинул занавеску. Открылась платформа.

– Вдруг откуда ни возьмись… – произнес Пека, вдруг заморгав.

Приглядываясь, мимо окна шли два наших героя, два лауреата – Кузьмин и Ежов!

– Ты позвонил? – пробормотал Пека, смахнув слезу.

Мы вышли с Московского вокзала на Лиговку – длинную унылую улицу, ведущую от центра к окраинам. Милости просим! Сели в раздолбанный дребезжащий трамвай. Сначала тянулись старые обшарпанные дома – петербургские трущобы. Потом пошли пустыри, бетонные стены заводов, кладбища. Красота. Вот куда у нас ссылают талантливых писателей! Свое переселение из центра в пустынное Купчино (капремонт старого дома – тогда это называлось так) я воспринимал именно как ссылку. Что можно было создать на этом пустыре, среди одинаковых безликих домов, неказистых людей, которых согнали сюда? Рабочий класс? Пусть Пека любуется – раз он того хотел! Терзающий душу скрип трамвая на повороте… С таким зловещим настроением я принимал гостя. Мутная река Волковка, берег кладбища, кирпичная Детская больница, Старообрядческий мост. Вряд ли даже Пека здесь разгуляется! Бетонные стены по обе стороны рельсов, перемежаемые иногда пейзажами автобаз с радужными бензиновыми разливами по земле или километрами пыльных стеклянных заводских корпусов, которые лишь отравляли воздух, производя непонятно что (в магазинах-то пусто). Однако Пеку все это почему-то вдохновляло, за всей этой неприглядностью он видел какой-то глубокий смысл.

– В Питере третий раз и впервые что-то толковое вижу!

Что же, интересно, он тут раньше видал? Специально, видимо, загнали меня сюда, чтоб я его мог порадовать.

Трубу с особо вонючим оранжевым дымом он встретил радостным возгласом:

– Так вот это где!

Думал его наказать за наглость, а выходит – на праздник его везу!

Места эти я горделиво считал своей ссылкой, выданной мне, очевидно, авансом за будущие гражданские подвиги… Но гордость на тех пустынных просторах быстро выветрилась из меня: некому было меня ни наказывать, ни одобрять. Увольнение с прежней работы совпало с переездом сюда. Я оказался в пустоте! Аборигены не в счет. Однако в скором времени я почти не отличался от них – в грязных ботинках ходил, не завязывая шнурки (зачем?), брился раз в неделю, и то спустя рукава. Во время одной из таких расхлябанных прогулок порыв ветра прилепил мне на грудь газету. Я отлепил ее, но все же глянул – чего это она вдруг кинулась на меня? В углу листа было объявление о наборе во ВГИК, на сценарное отделение, и я понял, что мне дается последний шанс.