Алексей Рыбин - Фирма

– Ну, хорош! – весело воскликнул Гольцман, когда Митя справился с дверью и, распахнув ее, встал на пороге.

– Проходите.

Митю качнуло в сторону, и он привалился к стене.

– Трусы надень нормально, – ехидно заметил Гольцман, проходя мимо. – А то, по народной примете, отхарят тебя, симпатяга ты этакий!

Трусы на Мите действительно были надеты наизнанку.

– Где она? – спросил Гольцман, понизив голос, когда Митя захлопнул дверь и прошел вслед за Борисом Дмитриевичем на кухню.

– Там, – махнул рукой Матвеев. – Еще лежит.

– Ага. Хорошо. Ты, друг мой, давай-ка одевайся, мойся и дуй на вокзал.

– А что там?

– У тебя, Митя, мозги совсем заспиртовались за ночь. "Гротеск" приезжает из Москвы. Встречать надо. У них, между прочим, сегодня концерт.

– Сегодня?!

Митя схватился за голову.

– Борис Дмитриевич, у вас водки случайно нету?

– Есть. Что, поправиться надо?

– Не то слово.

Гольцман полез в недра объемистой кожаной сумки, которая висела у него на плече, и вытащил оттуда бутылку водки.

– Тебе, Митя, только на "поправиться". Поправишься – и дуй на вокзал. У тебя час времени. Как раз хватит, чтобы себя в порядок привести. И чтобы не бухал сегодня. Понял?

– Конечно. А вы?

– А я здесь займусь делом. Ты там проконтролируй все, твоя задача – только встретить. По концерту можешь не работать, люди есть, все нормально, справятся. Но вот встретить – уже ребят не хватает. Да ты этот самый "Гротеск" все-таки лучше знаешь, тебе сподручней. Да?

– Конечно. А транспорт?

– Автобус будет наш.

– И куда их везти?

– В "Россию". Номера заказаны, оплачены. Все понял?

– Все.

– Автобус за ними придет к гостинице в три часа. Отвезешь в "Крепость" – пусть пообедают, там тоже заказано. Потом "саундчек" в зале и в семь часов концерт. Пожрут они, и ты свободен. Зафиксировал?

– Будет сделано.

– Доброе утро, господа хорошие!

В дверях кухни стояла Оля.

– Здравствуйте, Борис Дмитриевич! Что это вы, с утра пораньше?

– Да вот, Оля, решил заехать, посмотреть, как вы тут… Как ты, точнее.

– А что я? Я ничего. Вот Митя мне пропасть не дает. О! Водочка!

Путаясь в длинных полах халата, волочащихся по полу, Стадникова подошла к столу и взяла бутылку.

– Ага. Хорошая…

– А уж полезная! – не удержался Митя. – Полезная-то – просто бальзам…

– Ну, давайте подлечимся!

Ольга начала искать глазами стаканы, одновременно откручивая пробку.

– Погоди, Оля. – Гольцман отобрал у нее бутылку. – Погоди. Давай сначала поговорим.

– Как так? А за Василька, что же, не выпьем, что ли?

– Ну ладно, – неожиданно быстро согласился Гольцман. – Митя, ты пока одевайся, мойся, зубы чисти…

– А что, у вас дела, что ли? – спросила Ольга. – Я думала – посидим…

– Посидим, посидим, – успокоил ее Гольцман. – Сегодня мы с тобой посидим. Есть о чем поговорить. Ты мне скажи – ты как сама-то?

– В смысле?

– Ну, можешь по делам говорить? Или на завтра отложим?

Стадникова проводила глазами Митю, который, уныло поглядев на бутылку в руках Гольцмана, покачиваясь, побрел в ванную.

– Знаешь, Боря, – сказала она, когда спина Матвеева исчезла за дверью. – Знаешь что? Я о делах вполне готова разговаривать. Я тебя и ждала на самом деле. Пришло время уже мне самой о делах поговорить.

Гольцман удивленно поднял брови. Куда девался похмельный, игриво-капризный тон питерской богемной алкоголички? Тон, очень знакомый Гольцману, благо сильно пьющих дам в его окружении было в достатке. Все они изъяснялись примерно одинаково, и по их речам можно было довольно точно определить, в какой стадии они в данный момент находятся.

Но Стадникова говорила сейчас по-другому. Речь ее была рассудительна, голос серьезен, и в нем слышалась какая-то глубокая злость. Злость и неожиданная сила.

"Да… Интересно девки пляшут… По четыре штуки вряд, – подумал Гольцман. – Кажется, я попал по адресу".

– Подожди, Боря. Он уйдет, потом, – сказала Ольга. – Наедине хочу с тобой поговорить. С ним о делах не буду.

– Да? – Гольцман даже растерялся. – Ну ладно. Как скажешь.

Митя появился на удивление быстро. Он был одет, обут, лицо более или менее чисто выбрито, правда, красные глаза и припухлость щек, налитые вены на лбу и зеленоватая бледность выдавали тяжелую степень похмелья, но в принципе, по разумению Гольцмана, Матвеев был вполне готов к труду и обороне. Тем более что работа предстояла несложная. Подумаешь, встретить на вокзале коллектив, отвезти в гостиницу и накормить обедом. Для такого волка, как Матвеев, это вообще не задача.